— Аха, каменевцы и зиновьевцы, — хмыкнул я. — Если я не ошибаюсь, то в середине 80-х при Политбюро ЦК КПСС создадут комиссию по экономическим реформам. Вот из неё эти младореформаторы и появятся. Золотые медалисты, детишки писателей и профессоров. Одним словом — золотая молодёжь. Правда, если их поскрести пальчиком, то наружу полезут тупость, жадность и бездарность.
— И поэтому развалится СССР? — резко посмурнел Семичастный.
— Ещё ни одна страна в мире не развалилась из-за экономических проблем, — снова ответил я. — Союз канет в лету, потому что управляющие элиты каждой республики захотят своей собственной ничем не ограниченной власти. Но самая большая беда, которая, так или иначе, коснётся каждого человека — это всеобъемлющий бандитизм и коррупция. И как следствие повсеместно установится власть воров с их тюремными порядками. Те ребята, у кого голова хорошо соображает, побегут из страны, и многие отрасли промышленности просто развалятся в прах. Потому что воровская психология до безобразия примитивна: нахапать, награбить, поставить себе золотой унитаз и усесться на этом унитазе жрать в три глотки. На большее интеллекта элементарно не хватает.
— Объявили мой самолёт, — прервал мою тираду Иннокентий. — Удачи вам. Что-то мне подсказывает, что она вам очень понадобится.
— И тебе, удачи, — пророкотал Владимир Семичастный, пожав руку нашему «гостю из будущего».
И когда Кеша бодро посеменил на посадку, председатель КГБ с подозрением посмотрел на меня и вдруг спросил:
— А ты сам откуда так много знаешь о будущем?
— Владимир Ефимович, так он мне всё и рассказал, — кивнул я в сторону Иннокентия, изобразив на лице немного придурковатую улыбку.
* * *
В пятницу 18-го сентября на квартире Левона Кочаряна, точнее говоря на кухне, заработал самый настоящий координационный центр. С самого утра сюда кто-то приезжал и так же быстро после непродолжительной беседы уезжал. А самым первым появился Сергей Павлов, первый секретарь ЦК ВЛКСМ. Глаза розовощёкого главы советского комсомола горели, а руки чуть-чуть подрагивали. По всему чувствовалось, что Сергей Павлович очень сильно трусит, однако жажда новых карьерных перспектив заставляла включаться в работу по полной программе.
— Что я должен объявить своим подчинённым? — спросил он первым делом. — Как мы выведем студентов и комсомольцев на Красную площадь?
— Партия сказала — надо, комсомол ответил — есть, — криво усмехнулся я. — Объявим студенческий день знаний. Дети у нас идут в школу 1-го сентября, а студенты после 20-го, после сбора советской картошки и капусты. Логично?
— Логично, — тяжело вздохнул он, выдавив из себя несмелую улыбку.
— И вот ещё что, сегодня нужно всех комсомольских вожаков собрать в одно время и в одном месте, чтобы переговорить и узнать общий настрой, — уверенно произнёс я, подумав, как бы товарищ Павлов из-за стресса с этой самой минуты не ушёл бы в запой. — Может быть, кого-то придётся и переубеждать.
— Где? — выдохнул он. — Здесь?
— Не-не-не, — отмахнулся я. — Здесь так-то люди живут. Лучше всего на 6 часов вечера где-то назначить какое-нибудь весёлое мероприятие. Допустим соревнование по волейболу среди комсомольских лидеров всех московских ВУЗов и крупных производств.
— Отличная идея, — обрадовался Павлов. — Вот за это я ручаюсь. Соберёмся в спортзале института физкультуры. Я там учился, я там всех знаю. А ты приедешь?
«Вот ведь жук, ничего сам делать не желает», — усмехнулся я про себя и, кивнув головой, сказал вслух:
— Всенепременно.
После Сергея Павлова приехал какой-то посыльный от Владимира Семичастного и передал небольшой почтовый конверт. На мой вопрос, что внутри, он перед выходом коротко козырнул и ответил, что не имеет ни малейшего представления. Оказалось, что товарищ Семичастный сделал мне самый настоящий подарок. Потому что в конверте я обнаружил красные корочки сотрудника КГБ на моё имя и фамилию. А короткая записка от Владимира Ефимовича гласила: «В воскресенье они тебе могут понадобиться. Вечером того же дня сдашь под расписку».
— Феллини, я связался с Робертом Рождественским и с Женей Евтушенко, кому ещё позвонить? — спросил Кочарян, заглянув на кухню в тот самый момент, когда я разглядывал красные корочки и думал: «потерять их после воскресной смены власти в Кремле или не потерять».
— Левон Суренович, ты словно вчера родился, — улыбнулся я. — Звони Вознесенскому, Белле Ахмадулиной, Булату Окуджаве и, — задумался я на несколько секунд, — и Юрию Визбору: «Уже и рассветы проснулись, / Что к жизни тебя возвратят, / Уже изготовлены пули, / Что мимо тебя просвистят».
— И что мне им сказать? — хитро прищурившись, пробурчал Левон Кочарян.
— Скажи им, что 20 сентября сего года на Красной площади состоится грандиозный концерт в честь дня студенческих знаний, — хохотнул я. — Нужно будет прочитать стих, спеть песню и толкнуть короткую, но пламенную речугу. Оплата будет произведена по договору в соответствии с общепринятыми расценками.
— Может им ещё и про кино приврать? — захихикал Кочарян.
— Про кино, это в первую очередь, — сказал я и, встав из-за стола, расправил затекшие плечи. — Кстати, сегодня вечером идём играть в волейбол с комсомольцами и с комсомолками.
— С кем, с кем? — заворчала, появившись на кухне Нонна.
— С комсомольским активом города Москвы, — буркнул я. — Дело предстоит ответственное и серьёзное.
— Вместе пойдём, — прорычала моя подруга, сунув мне под нос свой маленький кулачок.
А где-то около часу дня в наш координационный центр приехали Владимир Высоцкий, Валерий Золотухин и Нина Шацкая. Я к этому времени как раз смог дозвониться до художественного руководителя «Поющих гитар» Анатолия Васильева и в общих чертах объяснить ему, что от нашего ансамбля требуется. А требовалось от Толи Васильева и компании прилететь в субботу вечером в Москву, заселиться в гостиницу «Юность», отрепетировать одну героическую песню и в воскресенье дать большой концерт на Красной площади, который войдёт в мировую историю и сделает наш коллектив культовым и легендарным на все времена. На вопрос, что это будет за песня, и какие последствия светят всему коллективу, если в воскресенье всё пойдёт наперекосяк, я уверенно ответил, что всё будет лучше некуда и, изобразив голосом помехи на линии, бросил трубку.
— Значит в воскресенье? — пророкотал Высоцкий.
— Иначе в город могут войти танки, — кивнул я.
—