— Как такое вообще может быть? — пробубнил он, тяжело дыша.
— Может всё-таки кофе? — хохотнул Лево Кочарян, заглянув в эту носовую часть теплохода.
— Лучше воды! — крикнул я.
— Перенос в прошлое происходит в один и тот же день, я там засыпаю, а тут просыпаюсь, — невозмутимо пояснил Иннокентий. — Такова технология, которую разработал доктор Чернов. Поэтому мы с вами общаемся уже в десятый раз. Я запомнил каждое слово, которое вы говорили в те, прошлые разы. Всё чисто и никаких фокусов. К большому сожалению, сегодняшний день для меня здесь, в прошлом, последний. И больше я вам ничем не смогу помочь.
— Я и сам в шоке, — буркнул я. — Владимир Ефимович, нужно срочно остановить те переговоры, которые вы начали с группой товарища Брежнева. И начинать действовать своими силами, по новому плану. Иначе вместо развитого социализма, мы получим развитой бандитизм.
* * *
Через три часа на московской конспиративной квартире примерно такой же разговор состоялся и с Александром Николаевичем Шелепиным. Почти тридцать минут Владимир Семичастный убеждал его, что меня и нашего «гостя из будущего» Иннокентия нужно внимательно выслушать и всю информацию самым серьёзным образом проанализировать. Однако Шелепин стоял на своём до тех пор, пока Кеша не предоставил ему бумагу, где было прописано каждое слово уже этой второй беседы. И лишь тогда от эмоций мы перешли к конструктивному диалогу.
— Хорошо, что вы предлагаете? — устало произнёс Александр Николаевич.
— Сегодня у нас 17-е сентября, — задумчиво буркнул я, — значит, завтра 18-го нужно собрать весь комсомольский и студенческий актив города Москвы и Московской области и разработать единый план действий на воскресенье 20-е сентября.
— Чего? — опешил Шелепин.
— Правильно, тянуть нельзя, — поддакнул Иннокентий, — если 20-го не вывести народ на Красную площадь, тогда 21-е или 22-го маршал Малиновский введёт в город танки и всё будет решено. История уже не поменяется.
— Какие такие танки? — пролепетал Семичастный, налив себе минералки.
— Такие, у которых броня крепка, — кивнул я. — Не забывайте, что на стороне группы Брежнева играет вот такой же чудик из будущего, — я ткнул пальцем в Кешу. — Если мы выведем 20-го числа народ на улицы Москвы, то они просто не успеют сюда подтянуть войска.
— Вы соображает, о чём говорите⁈ — вскрикнул Александр Шелепин, грохнув кулаком по столу. — Вы предлагаете революцию с последующей гражданской войной?
— Если всё сделаем быстро и грамотно, то никакой войны не будет, — упрямо произнёс я. — Студенты и комсомольцы заполонять Красную площадь, бравые парни из КГБ перекроют все входы и выходы из Кремля, а московская милиция в полном составе проконтролирует общественный порядок. Кстати, чтоб народ не буянил и не скучал, я организую митинг-концерт с песнями и зажигательными речами. Далее, чтобы успокоить народные массы, в Кремль должно прибыть всё советское правительство. И вот там, нужно снять Хрущёва и выбрать новым главой Советского союза вас, Александр Николаевич. Потом вы выйдете к людям, поблагодарите всех собравшихся за победу демократии и объявите мероприятие закрытым.
— А ты — точно кинорежиссёр? — подозрительно посмотрел на меня Шелепин.
— Да, массовик-затейник, — усмехнулся я. — Как видите всё просто. Главное решительность, стремительность и напор.
— А если Хрущёв и Брежнев не поедут в Кремль? — пророкотал Семичастный.
— Леонид Ильич в это воскресенье может поехать хоть на охоту, хоть на рыбалку, хоть за грибами, — улыбнулся я, представив, как Брежнев собирает подосиновики. — Кто из правительства не приедет в Кремль, тот на следующий день пойдёт работать бригадиром на фабрику или завод. Главное чтобы прибыл сам Хрущёв. И сделать это поможет товарищ Микоян. Пообещайте ему должность Председателя Совета Министров. Пусть занимается экономикой. Что-то, а торговать он умеет.
— Кстати, я и сам думал встретиться с Микояном, — согласился Александр Шелепин. — Анастас Иванович полезнейший в нашем деле человек. Всё-таки как-то это всё быстро. Нужен ещё один день на раздумья.
— Нет этого дня, — упёрся я. — Завтра я встречаюсь со студентами и комсомольцами, вы, Александр Николаевич, разговариваете с Микояном. А вы, Владимир Ефимович, решаете вопрос с личной охраной товарища Хрущёва, чтоб в воскресенье они не дёргались и не палии во все стороны. А субботний день оставим на резерв.
— Я смотрю ты, Феллини, совсем берега попутал? — пророкотал Семичастный. — Раскомандовался как фельдмаршал Кутузов.
— Виноват, исправлюсь, — кашлянул я.
— Ладно-ладно, — засмеялся Шелепин, — парень дело говорит. А вот что будет, если меня не выберут первым секретарём?
— Тогда с наиболее крепкими и бойкими комсомольцами на ваше заседание придётся прийти мне, — ответил я.
— А я подготовлю бригаду санитаров из своих самых крепких парней, — захохотал Владимир Семичастный.
Глава 22
В тот же самый поворотный четверг, ближе к 9-и часам вечера, я и Владимир Семичастный с тремя «своими орлами» проводили нашего «гостя из будущего» в аэропорт «Шереметьево». Иннокентия нужно было срочно переправить в Ленинград, потому что, по его утверждениям, в первый день после того как сознание возвращается обратно в 1997 год, здесь в этом теле наступает состояние заторможенности и раскоординации, к которым добавляются сильные головные боли. И лучше, по словам Кеши, весь этот день провести дома в собственной кровати.
— И ты значит, ничего назавтра уже не вспомнишь? — пророкотал Семичастный за пять минут до посадки в самолёт, оставив своих ребят в машине.
— Останутся рассказы родных о том, что я целый месяц ежедневно чудил и поражал их воображение разными фантастическими рассказами, — горько усмехнулся Кеша. — Ко мне даже прицепится обидное прозвище — «больной». Зато когда в 1990 году отец спасёт все свои сбережения, купив на них доллары, то на меня разве только молиться не будут. Хи-хи-хи.
— А что произойдёт в 90-ом году? — насторожился председатель КГБ.
Иннокентий снова усмехнулся, подозрительно покосился в мою сторону и, пожав плечами, произнёс:
— Так с января 1991 года заморозят вклады, и начнётся галопирующая инфляция.
— Это что за зверь такой? — криво усмехнулся Семичастный.
— Это когда 5 тысяч рублей, на которые раньше можно было купить одну квартиру, обесценятся до одной бутылки водки, — пробурчал я.
— Мать твою,