Еремеев, усмехнувшись, согласно кивнул.
— Все, выполняйте, — велел он ему, и через полминуты остался один в опустевшем кабинете.
Прикинул, что ему будет, если вдруг Гришин прознает, кто конкретно эту затею со статьями в газетах затеял. Ну, тут ему будет трудно его в чем-то упрекнуть. Никто не поймет выговор, сделанный за то, что он в газетах велел самое лучшее про начальника писать, отдав ему все лавры за собственную инициативу. Поступи он так, и его собственные сотрудники начнут его опасаться, что сразу же уронит всю эффективность работы горисполкома. Нет, даже если Гришин и поймет потом всю интригу, то формально упрекнуть его будет не в чем. Скорее, даже зауважает его за проявленную хитрость, Гришин умеет признавать чужой ум. Может, тогда наконец и сломается тот лед, что есть почему-то между ними…
Потому как если сломать его не удастся, он в любом случае недолго на этой позиции просидит. Захаров нутром чувствовал, что срок выходит…
* * *
Москва, комната Ксении в коммунальной квартире
Вечером забрал с работы Галию и вместе поехали к Ксюше, как и договаривались.
Ксюша нас, естественно, в гости не ждала, так что визит оказался довольно сумбурным. Поскольку приехали мы после работы, коммуналка была полна народу. Все куда-то ходили, кто-то стирал, кто-то готовил ужин. Попутно все обменивались новостями, успевая при этом еще и переругиваться. Открывшая нам на звонок женщина в халате и с какой-то миской в руках, услышав, что мы к Ксюше, просто махнула рукой в сторону ее комнаты и пошла на кухню.
У Ксюши в комнате был филиал того же бедлама, что и в квартире. Весь угол был завешан сохнущими пеленками и детскими одежками, в углу на плитке что-то булькало в кастрюльке, а сама Ксюша металась между плиткой, столом, на котором гладила одежду, расстелив простыню, и малышом, который возился прямо на полу посреди комнаты на расстеленном одеяле.
В общем, когда она нам открыла дверь, мы первые секунд десять просто стояли и смотрели, забыв даже поздороваться.
— Привет, Ксюша! — первой спохватилась жена, осторожно делая шаг к подруге, чтобы ничего не задеть. — Максимка такой большой у тебя стал уже.
— Здравствуй, Ксюша, — присоединился я к приветствию, аккуратно протискиваясь в комнату с сумками, чтобы хотя бы дверь закрыть, а то снаружи уже стали образовываться зрители. Открывавшая нам дверь женщина непостижимым образом уже оказалась в коридоре и внимательно наблюдала за происходящим, что-то непрерывно помешивая в своей миске. Рядом с ней стояла щупленькая девочка лет пяти, держась за полу ее халата.
— Ксения, ты когда тазик освободишь? — строго спросила женщина, пока я не закрыл дверь. — Я сейчас с готовкой закончу и стирать иду, мне тазик нужен.
— Через полчаса освобожу, Варвара Семеновна, — ответила Ксюша и облегченно выдохнула, когда я закрыл дверь. — Вот же вредная тетка, не собирается ведь ничего стирать сейчас, а всю душу вынет, — раздраженно сказала она.
— Мы ненадолго, — сказала Галия извиняющимся тоном. — Мы вам подарков привезли, да и поболтать хоть немножко охота, так давно не видела вас, соскучилась.
— Я тоже соскучилась, — улыбнулась Ксюша в ответ, начав суетиться. — Сейчас чаю заварим, место освободим. Подождите немного.
Пока Галия подхватила на руки Максимку, который с интересом начал изучать новую тетю, мы с Ксюшей быстренько расчистили место в комнате. Убрали с пола одеяло, освободили тумбочку.
Пока хлопотали, посматривал на ребенка. Максимка все больше становился похож на грузина. Когда он только родился, это было не так заметно. А сейчас в детских чертах достаточно уверенно угадывался Рамаз. Похоже сын пошел внешностью в отца практически полностью. От внешности Ксюши там ничего не наблюдалось.
Ребенка Ксюша перенесла в кроватку, дав пару погремушек, а сама занялась посудой и чаем. Галия присоединилась к подруге, начав распаковывать привезенные подарки и расспрашивая об их житье-бытье.
Ксюша бодрилась, но я понимал, что житье-бытье у них с малышом пока складывается сложно. По Ксюше было видно, что усталость у нее потихоньку накапливается. Одной с ребенком, да еще в таких условиях, испытание суровое для любого человека. А Ксюша при всей своей упертости по характеру совершенно не боец, увы. По лицу видно, что уже сильно устала, раздражение проскакивает, почти не улыбается, под глазами круги залегли. А ведь всего несколько месяцев прошло, это только самое начало, и дальше будет также сложно.
— А чего ты в комнате готовишь, а не на кухне? — поинтересовалась тем временем у подруги Галия, наблюдая, как Ксюша убирает в сторонку кастрюльку с каким-то варевом и ставит на ее место чайник.
— Так вечер сейчас, — махнула рукой Ксюша, — ни одной конфорки свободной не найти, все заняты. Пока все не приготовят, можно даже не соваться.
— Так можно поставить заранее. а потом ходить просто посматривать, как готовится, добавлять, что надо, — удивилась Галия.
— Снимают! — со злостью ответила Ксюша. — На секунду не уйти. Я пару раз так ставила кашу. Только отойду к Максиму, вернусь, конфорка занята, каша моя рядом на подставке стоит недоваренная…
— Кошмар какой, — Галия сочувственно смотрела на подругу.
— Да. Я попросила Юрку, он нашел мне плитку вот, — кивнула Ксюша. — Вечером хоть могу сама сделать себе или малышу что нужно, если днем не успеваю.
— Да уж. Неприятно, — сидел и смотрел я на подругу жены и думал мрачные думы. Это сейчас Максим мелкий совсем и толком не ползает пока даже. Но ведь буквально несколько месяцев пройдет, и все. Как говорится, «туши свет, кидай гранату». В комнатенке в непосредственной близости от малыша плитка, утюг, кастрюльки и чайник с горячим… Я уж не говорю про всякие прищепки, булавки, заколки-невидимки и прочую хрень, которая лежит тут у Ксюши на полках и тумбочке. Надо Галие посоветовать как-то аккуратненько с подругой поговорить на тему, «чего не должно быть возле ребенка, если он тебе нужен живым и здоровым».
Пообщались мы буквально минут пятнадцать, только чаю успели попить, как в комнату требовательно забарабанили.
— Ксюша, возвращай тазик, — потребовала соседка, стоя на