— А-а, наша фамильная гордость! Ну как там Первопрестольная?
— Тебе привет от Шахназарова, — сказал я.
— Это от какого Шахназарова? — удивился он. — Заместителя заведующего отдела ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран?
— Ну да, Георгия Хосроевича. Говорит, вы воевали вместе.
— Надо же, помнит Жорка… — растроганно произнес Чубайсов-старший.
— Да что же это мы в прихожей топчемся! — всплеснула руками мать. — Прошу к столу… Толя, познакомь нас со своим другом!
— Это Илья Никитич Воронин, сотрудник Комитета Государственной Безопасности, — сказал я. — Аркадий Борисович — мой отец, Клавдия Егоровна — моя мама.
Родители несколько опешили от того, что мой спутник оказался сотрудником Конторы, но быстро взяли себя в руки. И пока Илья мыл руки в ванной, я перетащил подарки в свою комнату, чтобы не вручать их родителям в присутствии телохранителя. Отец зашел в комнату следом за мною, пока мама хлопотала на кухне.
— Интересные теперь у тебя друзья, — сказал он.
— Юрий Владимирович счел необходимым дать мне сопровождающего.
— Юрий Вла… — Чубайсов-старший осекся. — Андропов⁈
— Да. Мне довелось кратко с ним переговорить, после моего выступления на комсомольской конференции.
— Ты вроде никогда трепачом не был, Толик… Шалопаем — да, но не брехуном…
— Пап, подойди к окну.
Он подошел. Выглянул. Увидел «ЗИМ», который обступила не только местная детвора, но и взрослые.
— Хочешь сказать, что ты на этом приехал?
— Да, это моя персональная машина. А вот ключи от квартиры в том доме, где находится музей товарища Кирова.
— Я ничего не понимаю… Конечно, твое выступление на конференции партия сочла достойным внимания, но это не повод…
— Это повод, папа, пойти и немного выпить, — сказал я, — но только немного. У меня сегодня еще куча дел… Кстати, у меня к тебе, как к преподавателю института, будет один деловой разговор, но несколько позже.
— Да уж, пожалуйста… Сейчас я что-то туго соображаю…
— Здесь подарки, — сказал я. — Пусть мама потом разберет… Кстати, где Артем?..
— Шляется где-то, — отмахнулся Чубайсов-старший. — Пошли за стол.
На столе имелся уже воскресный пирог с капустой. Борщ. Жаркое. Бутылочка коньяку и полусухое для мамы. Илья от выпивки отказался. Понятно, он был за рулем. И вообще — на службе. Я выпил немного. А отцу вдруг осмелевшая мать строгим взглядом велела поумерить алкогольный пыл. И старый танкист сдался. Понятно, он все время клевал ее за старшего сына-неудачника, а тот вдруг так взлетел. Похоже, я начал менять не только историю…
Обед прошел в несколько напряженной атмосфере. И, честно говоря, я был рад, когда мы с телохранителем покинули мой отчий дом. В следующие выходные я пригласил родителей в гости по своему новому адресу. А пока сказал Илье, чтобы он подбросил меня в «Гастроном №1», он же «Елисеевский» на Невском. Перед тем, как ехать к общаге, следовало затариться. Я добро помню.
Молва бежала впереди меня, а скорее всего, Романов дал распоряжение по сети горторга. Потому что принят я был в «Гастрономе №1» как родной. Даже лучше. Здесь мне, в отличие от дома, ехидных с подковыркой вопросов не задавали, а отгрузили дефицитных деликатесов сколько моя душа пожелала, а денег взяли смехотворно мало. И с этими вкусностями поехали мы с Ворониным к общежитию ПТУ №144.
На вахте оказались «Дубль В», то есть — обе Валентины. Увидев меня, обрадовались. А еще больше — привезенным мною гостинцам. Я велел им собрать народ в Ленинской комнате, потому что это было единственное в общаге место, где имелось несколько составленных в стык столов и достаточное количество стульев. Петр Миронович, комендант, дал добро и сам, несмотря на свой суровый нрав, согласился посидеть с нами за столом.
Валентина Петровна осталась на вахте дежурить, а ее напарница, Валентина Мироновна кликнула девчонок и те принялись накрывать на стол. Из мужиков, не считая коменданта, подвалил пока только Вася Шрам. Мы с ним поручкались. Он оглядел нарезаемую и раскладываемую снедь, присвистнул. И тут же куда-то ринулся. Вернулся минут через пять с гитарой.
— Слушай, — сказал я ему, — а Степан Сергеевич, военрук, в общаге? Что-то я его не вижу.
Вася посмотрел на меня ошарашенно.
— А ты чё, Аркадьевич, не в курсах?
— Нет. А насчет чего?
— Так замели Сергеича-то! Болтают, убийство на него вешают.
* * *
— Что ты мелешь, папа! — сквозь слезы проорала Людмила Алексеевна. — Как Джермен может быть антисоветчиком!
— А вот так! — в сердцах выкрикнул всегда уравновешенный Косыгин и продолжил уже спокойнее. — Завербовали его в Австрии. Между прочим — через бабу, которая оказалась шпионкой… Я тебе давно говорил, что он у тебя бабник, а ты верить не хотела… По заданию ЦРУ хотел развалить СССР. Я знаю, о чем говорю. Он мне сам в этом признавался.
— Да не может этого быть, — не унималась его дочь. — Он же сын чекиста! Охранника самого Берии.
— Нашла о чем вспомнить… Ни Берии, ни Гвишиани-старшего давно уже нет… Много воды с тех пор утекло, дочка. И мир изменился и Союз… Слишком много по заграницам стали шастать… Враждебные голоса по радио по ночам слушать, вот и нахватались их гнили… Ты вот о бабнике своем воду льешь, а об отце ты подумала?.. Какая тень на меня ляжет?.. Зять Косыгина — агент зарубежных разведок!.. Кое-кто может втемяшить в башку Леониду мыслишку: может зять и тестя своего завербовал? То-то он вылез со своей реформой… Брежнев, конечно, не Хозяин, но ведь Подгорного-то, к примеру, не пожалел. Снимут меня со всех постов. А тебя попрут из твоей библиотеки. Да и Таньке с Алешкой жизнь могут сломать. Вот о чем надо думать… Так что, пока не поздно, подай на развод. Я похлопочу, чтобы вас развели без проволочек. Сама фамилию смени и детей уговори. Будете Косыгины, чем плохо?..
В дверь кабинета в доме в Архангельском, где происходил этот разговор, постучали.
— Да! — рявкнул Алексей Николаевич.
Дверь приоткрылась и в щель сунулась крысиная — как считала Людмила Алексеевна — мордочка горничной.
— Людмила