Так, блин… Слова, пришедшие мне на ум по этому поводу, я из уважения к общественной нравственности пропущу, как и те речевые обороты, в которых тёзка выразил полное со мной согласие.
— Я хорошо помню, что вам это далось с большим трудом и неприятными последствиями, — продолжал Денневитц, — потому и предупредил господ офицеров о преждевременности таких вопросов и нежелательности подобных разговоров. Но вы же, Виктор Михайлович, знаете военных — за любое новшество, дающее им превосходство над противником, или хотя бы такое превосходство обещающее, они готовы ухватиться обеими руками. В свете предстоящих нам дел я буду и далее оберегать вас от чрезмерного интереса полкового начальства, но вечно такое продолжаться не сможет, и рано или поздно к вопросу об использовании ваших способностей в военных действиях вернуться придётся…
С теми же не упоминаемыми здесь словесными конструкциями мы оба вынуждены были признать, что надворный советник прав. Военным действительно только покажи что-то новенькое, за уши потом не оттащишь. Видел я в тёзкиной памяти, как светился от счастья подполковник Елисеев, когда в его батальон начали поступать самозарядные карабины Феоктистова и пистолеты-пулемёты Шпагина, так что хотелки кремлёвских гвардейцев смотрелись очень даже ожидаемо, странно даже, что до нас они дошли с такой задержкой. За эту задержку стоило сказать спасибо Денневитцу, как и за его предупреждение, но тут у тёзки нашлись и собственные соображения, с которыми я согласился.
— Я всё понимаю, Карл Фёдорович, и глубоко вам признателен, — блеснул дворянин Елисеев хорошими манерами, — однако же вот что должен сказать…
Денневитц с Воронковым показали самое заинтересованное внимание.
— Как студент Императорского Московского университета, я на собственном опыте знаком с преимуществами систематического образования, — после недолгой паузы продолжил тёзка, — и должен напомнить, что в развитии моих способностей такой системы не было. Откровенно говоря, мне представляется непродуманным заниматься подобными опытами без должного понимания самой сути моих способностей и без умения применять их, не причиняя вреда собственному здоровью.
— Соглашусь с вами, Виктор Михайлович, — недолго подумав над тёзкиными словами, ответил Денневитц. — В свете изложенных вами обстоятельств проведение опытов с военными было бы и вправду пока что излишним. Да и дел нам с вами других пока что хватит…
Для трёх взрослых здоровых мужчин уговорить бутылку вина никакого труда не составляет, однако, когда это произошло, тёзкины гости на продолжении банкета не настаивали, но предложение чаю с благодарностью приняли. Тёзка поставил электрический чайник, и пока тот грелся, вернулся к беседе. Вернуться-то он вернулся, но о каких-либо серьёзных вещах уже не говорили — так, Денневитц и Воронков поделились несколькими забавными историями из тех времён, когда они сами начинали службу, дворянин Елисеев в долгу не остался, вспомнив пару смешных случаев из кадетской и студенческой жизни, и лишь когда стало понятно, что новые сослуживцы вот-вот откланяются, Воронков взялся за портфель, до того скромно лежавший на пустовавшем четвёртом стуле.
— У меня для вас, Виктор Михайлович, не то чтобы подарок, но… — с этими словами сыщик извлёк из портфеля толстую картонную папку и аккуратно положил её на стол. — Заберу завтра, так что до утра прочесть успеете, благо, время ещё не позднее.
Что это за папка, мы с тёзкой почти сразу и сообразили, но всё же он глянул на обложку. Да, не ошиблись, Воронков оставил дворянину Елисееву дело о покушении на того самого дворянина. На том Денневитц с Воронковым попрощались и удалились, и тёзка, наскоро прибравшись на столе, взялся за чтение.
Как мы с тёзкой понимали, ничего нового после перемены Воронковым места службы в деле не появилось, поэтому приходилось признать, что работу московские сыщики проделали немалую. Большая её часть относилась к поискам заказчика преступления, что, опять же, говорило о несомненном профессионализме как самого Дмитрия Антоновича, так и сыскной части московской полиции в целом. Вот только с результатами этой высокопрофессиональной работы дело обстояло, мягко говоря, не лучшим образом.
Все установленные в ходе следствия связи незадачливого наёмного убийцы Голубева по кличке «Голубок» вели в никуда. Из тех лиц, связи которых с Голубевым удалось установить, ни у кого потребности в смерти дворянина Елисеева не просматривалось, никто из них не знал того дворянина лично, как не имелось ни у кого и общих с тёзкой знакомых. Да ещё и не всех тех лиц удалось разыскать и допросить — двое, хоть их имена и стали известны следствию, оставались пока что ненайденными, и это вызывало нехорошие подозрения и опасения, что их постигла незавидная судьба нежелательных свидетелей, по третьему же вообще имелось только словесное описание, которое могло бы подойти пусть не всем и каждому, но очень и очень многим. В общем, сплошные пустышки да концы в никуда, причём концы, очень похоже, что обрубленные.
Заодно выяснилось, чего ради Воронков ездил в Покров, когда тёзка встретился с ним в покровской полиции. Потерпев серию неудач в поисках заказчика преступления, Дмитрий Антонович решил действовать в обход и поискать наводчика — кто-то ведь знал, когда именно дворянин Елисеев поедет по своим университетским делам в Москву, не просто же так Голубев выехал ему навстречу. Собственно, поисками наводчика в Покрове занимался начальник сыскной части уездной полиции Греков, но и ему удача не сопутствовала. Из тёзкиной семьи никто на стороне о планах сына и брата не говорил, госпоже Фокиной не сообщал ничего на сей счёт сам тёзка. Вероятность того, что кто-то в Покрове за дворянином Елисеевым следил, и сразу после его отъезда сообщил Голубеву, отпала, когда выяснилось, что на городской телефонной станции никаких звонков в Москву в это время отмечено не было, как не отправлялись из города в столицу и срочные телеграммы.
Воронкова неудача с выездом в Покров не обескуражила, и он, вернувшись в Москву, принялся искать, кому время прибытия дворянина Елисеева было известно в столице. Нашёл, не зря же я говорил уже о профессионализме сыщика, но толку от его находки никакого не вышло. Оказалось, что на получение книг именно в тот день студент Елисеев был записан в библиотеке заранее, то есть знать о том могли все библиотечные служащие, да и не только они. Да, связи сотрудников университетской библиотеки начали проверять, но до перевода Воронкова в дворцовую полицию так и не закончили, а