Понадобилось не больше тридцати минут жестоких пыток для того, чтобы разговорить одного из организаторов восстания. Под частое хлюпанье собственной крови он разговорился в тот момент, когда в третий раз на пальцы его левой руки опустилась раскалённая кочерга, уже успевшая оставить страшные отметины на груди и торсе. К тому моменту его лицо превратилось в жуткое месиво из синяков и кровоподтёков, а очередной хруст ломаемых костей уже перестал вызывать во мне тот странный клокочущий страх, который до этого селился внутри.
Степан вспомнил вообще всё. Сначала он говорил медленно и несвязно, потом принялся отвечать всё быстрее и быстрее. Он вспомнил о том, как изучали маршруты графа и его помощников, о том, как добывали оружие и готовились к нападению. О том, как проникали в домовую прислугу. Слова лились прерывисто, прижимаясь с нервными взглядами к двери. Казалось, что он просто осмелел, но как только я получил всю нужную мне информацию, то револьвер со стола перекочевал в мою руку, и щелчок взводимого курка прозвучал приговором, а выстрел — ударом судейского молотка.
Глава 21
Зал заседаний губернского суда был наполнен торжественной тишиной. Высокие дубовые панели, портрет государя в золочёной раме, массивный судейский стол — всё здесь дышало незыблемостью императорского закона. На узких скамьях теснились чиновники в мундирах, купцы в дорогих рубахах, представители дворянства. Каждый с любопытством взирал на меня, стоящего перед судейским столом. Окна в этом зале пропускали косые лучи заходящего солнца, а лёгкая пыль висела в воздухе.
Я стоял перед трибуной в безупречно сидящем мундире. За последние сутки, которые были отданы на подготовку суда, мною была продумана стратегия достаточно добротно. Всё же, сидящим за судебным столом граф Орлов был никем иным, как близким родственником губернатора Колосова, продолжавшего быть на моём крючке. Вот и выходило, что я был в относительно сильной позиции, сбить с которой меня будет критически сложно. Мне было ясно, что суд не продлится долго.
Граф Орлов, поправив круглые очки, принялся перебирать бумаги, за ночь подготовленные многочисленными помощниками. Взгляд его метался между строк, а на лице читались раздумья.
— Ваше сиятельство, — сухо начал судья, — вам предъявлено обвинение в самовольной расправе над управляющим частными шахтами Лебедевым. Как вы можете это объяснить?
— Ваше благородие, — я легко поклонился и посмотрел прямо в глаза судьи, — позвольте небольшое уточнение. Сейчас речь идёт о человеке, который несколько лет систематически разворовывал казну, воровал еду у рабочих и подписывал им смертные приговоры, отправляя их в аварийные штольни? Если речь именно о нём, то поспешу вас уверить, что я сделал доброе дело, отправив на тот свет одного из худших людей, склонивших к смерти множество добрых служителей короны.
Зал охнул, а брови судьи поднялись вверх с неожиданной скоростью:
— Это серьёзные обвинения! Где ваши доказательства?!
Я медленно раскрыл лежащий подле моей стойки портфель. Оттуда медленно стали появляться журналы и большие книги. Не прошло и минуты, как передо мной появилась целая башня из разномастных книг, отличающихся друг от друга широкими разноцветными корешками. Тут же появился один из судейских помощников, который быстрыми движениями взял всю мощную стопку книг, перенеся их на судейский стол графа Орлова.
— Это есть ничто иное, как оригинальные отчёты ревизионных комиссий, которые Лебедев пытался в срочной порядке уничтожить в день беспорядков. Обратите пристальное внимание на страницу семнадцатую третьего отчёта.
Граф Орлов, протерев линзы очков шёлковым платком, принялся внимательно изучать бумаги, перелистывая страницу за страницей. Читал он внимательно, постоянно озираясь на меня, пока собравшаяся публика перешёптывалась между собой. Радовало, что позиция толпы была как минимум нейтральной, не склоняясь к той или иной стороне конфликта.
— Князь, почему вы не передали эти сведения законным путём?
— Уважаемый граф, как вы можете себе это представить? Когда я прибыл на шахты во время проведения собственного расследования, то сразу же оказался в центре событий. Рабочие, в праведном гневе, ведомые своим правом, хотели учинить справедливый суд над управляющими. Также они уже сделали несколько жалоб, направив их в канцелярию мирового суда, но ответа не последовало.
— И вы решили, что имеете право вершить правосудие самостоятельно?
— Когда толпа рабочих подошла с требованиями к конторе, то Лебедев стрелял в рабочих первым. Он нарушил всевозможные законы нашего государства, а значит стал фактическим преступником.
— Вы утверждаете, что действовали в состоянии крайней необходимости?
— Я действовал, как дворянин, поклявшийся защищать честь и достоинство подданных государства Российского. Если суд считает, что мои действия равны преступлению, то я готов понести всю полноту ответственности.
— Господа, нам нужно совещание.
Группа людей двинулась в сторону отдельной комнаты. Тяжёлые дубовые часы в углу зала отсчитывали секунды глухим, размеренным стуком. Я стоял у окна, наблюдая за тем, как солнечные лучи медленно ползут по полированному полу.
Я перевёл взгляд на портрет императора, висевший над судейским столом. Холодные глаза царя, казалось, смотрели прямо на меня. Я мысленно перебирал всяческие возможные исходы, каждый раз возвращаясь к тому, что любой возможный приговор будет для меня с положительным исходом.
В зале стало так тихо, что было слышно, как один из судей сдержанно вздохнул, потирая переносицу. Воздух наполнился запахом воска, чернил и лёгким ароматом лаванды от платков знатных дам, присутствовавших на процессе.
Наконец, председатель суда отложил в сторону документы и поднял голову. В его движении читалась решимость объявить вердикт. Все присутствующие замерли в ожидании.
— Учитывая представленные вами доказательства, а также безупречную репутацию рода Ермаковых, суд постановляет прекратить дело. Действия князя Ермакова считаются правомерными.
Как только суд наконец выдал своё решение, то я сразу приказал направляться в сторону дома Ливенов. Благо Семён, уже успевший завести полученный во временное пользование автомобиль, сидел, опираясь спиной на капот. Моё возвращение он встретил улыбкой и отсалютовал зажжённой трубкой, откуда шёл запах сдобренного неизвестными травами табака.
Машина остановилась перед домом Ливенов, прямо в тени старых лип, посаженных ещё дедом нынешнего графа. Окна горели тёплым светом, но в этом свете не чувствовалось вообще никакого уюта, заменённого сейчас нездоровой настороженностью. Последний раз я был здесь меньше недели назад, прямо в день помолвки, когда воздух не был отравлен подозрением. Тот вечер наоборот был полон веселья ровно до того рокового