Еще и степняки недружественные на периферии шастали. Эти, как только стало ясно, что большая часть войска — не армия, а сброд, опасаться перестали. На ядро, понятно, не нападали, но по украинам разбойничали. Налетят, укусят — и обратно в степь. Противопоставить им было нечего. Две хузарские сотни гоняться по степи непонятно за кем категорически отказались. Их можно было понять. Две сотни в Диком поле не такая уж и сила. К тому же обеспечивать охрану ополченцам их никто не подряжал.
И еще не факт, что только степняки безобразничали. Могли и коллеги по походу. Вырезать соседей и списать на степь…
Олегу плевать. Союзное ополчение для него — расходный материал.
— Какой нам прок от тех, кто сам себя защитить не может? — сказал великий князь, когда двигавшийся пеше ростовский князь Яктев пожаловался на постоянные ночные разбои.
Яктев больше этой темы не поднимал. Сам принял меры, и его людей трогать перестали. Поскольку мерян много, держатся вместе и дозорами не пренебрегают. Есть цели попроще.
— Ополчение, — презрительно бросил Стемид, когда варяги вечерком сидели вокруг костра, разожженного на песчаной косе, где ветер сдувал комаров. — Так с ними и положено обходиться. Чтобы съесть луковицу, надо ободрать с нее шелуху. Может, один из сотни когда-нибудь станет дружинником.
— Зачем тогда они нужны, если большинство сдохнет? — спросил Турбрид.
— Хельгу виднее, раз взял, — ответил князь белозерский. — Может, ворога числом пугать? Мы с вами своих смердов в бой не посылаем. А кто ополчением воевать привык, как Веремуд полоцкий, к примеру, те их обычно кое-чему учат. Чтоб хотя бы в собственных копьях не путались.
— На стене от ополчения тоже толк есть, — вмешался Рёрех. — Руки-ноги и у смердов имеются, а каменюку скинуть или лестницу оттолкнуть больше и не надо.
— Храбрость, — уронил сидевший слева от Сергея Прастен. — Храбрость нужна. Без нее воя нет.
— Это да, — согласился Рёрех. — Когда на тебя нурманы бегут или конница скачет, без храбрости никак. Один побежит, весь строй развалится.
— На стене другая храбрость, — заметил Сергей. — Там они не себя, а дом свой, родню защищают. Да и не скачут по стене конники. А стрелы — это другое. Если в тебя попало, то уже не важно, насколько ты храбр. а если в кого-то другого, так не в тебя же! Хотя и на стене бывает страшно. Когда вас под сотню, а врагов внизу — тысячи.
— Страшно? Тебе⁈ — изумился Турбрид.
— И мне, — Сергей улыбнулся. — Это вон Машег ничего не боится, а я — бывает.
— И что ты тогда? — Турбрид даже привстал от волнения.
— Варт — воин, — вмешался Рёрех. — Что это за воин, который даже собственный страх побороть не может?
— Тоже верно, — согласился Сергей. — Но я со страхом не борюсь, Тур, я его использую. Страх, он бодрит, знаешь ли. И сил придает. Особенно если не за себя боишься, а за родню, к примеру. Но да, управлять страхом надо уметь. Чтоб не слабость накатывала, а чтоб кровь быстрее текла и сил прибавлялось. Ну да у варягов с этим просто.
— Почему? — спросил Турбрид.
— Перун, — уронил Стемидов сотник Ведмунд, и остальные варяжские сотники, собравшиеся у костра, дружно закивали.
— А если мы не дома? — Турбрида реально зацепило. — Если мы, допустим, у ромеев биться станем?
— Не допустим, а станем, — сказал Стемид. — И что с того?
— Ну, у ромеев же другие боги…
— Бог, — внес поправку Сергей. — У ромеев бог един. Других не признают.
— Ну вот и я о том! — воскликнул Турбрид. — Это же не наша земля. Там у Перуна силы не будет!
Повисло напряженное молчание. Судя по всему, этот вопрос волновал не только младшего Стемидыча.
— Брат, без обид, ты сейчас глупость сказал, — Рёрех похлопал Турбрида по плечу. — Как это силы не будет? Там же будем мы. А где мы, там и Перун. Это смердьи боги к земле привязаны, а наш бог не бог огнища. Его поле — поле мечей. И мы с тобой — косари его полей. Где мы ворогов косим, там и Перун с нами. Верно, бать?
— Верно, сын. Опять добре сказал, — похвалил Стемид.
И все сразу расслабились, заговорили.
А Сергей глядел на огонь и думал: зачем все-таки понадобилось Олегу тащить с собой всю эту разноплеменную толпу? Уж не по той ли причине, по которой Игорев сын Святослав в будущем откроет путь в свою дружину для молодых сиверян, древлян и вятичей?
* * *
— Море! — проговорил Стемид нежно. — Наше море. Варяжское.
— Почему наше? — удивился Турбрид. — Наше ж там, на севере.
— Потому, сын, что прадеды наши отсюда пришли[2], — сказал белозерский князь. — То море тоже наше, но это… Это ласковое.
Флотилия великого князя шла вдоль западного черноморского берега. Впереди — боевые лодьи, драккары, снекки и кнорры, способные пережить морские шторма, позади — суда попроще. Вскоре после выхода флотилии в Черное море к ней присоединились тиверцы, люди словенского корня, с которыми у Олега были отличные отношения. Во времена прошлой жизни Сергея тиверцы вообще отошли под руку Киева, чтобы хоть как-то противостоять уграм и печенегам. Здесь они были более-менее самостоятельны и достаточно сильны, чтобы усилить Олегову армаду полусотней кораблей, годных для морского плавания. Ну и с провиантом пособили.
Сейчас с запасами тоже все обстояло отлично. Три дня назад состоялась эпохальная встреча двух амбициозных правителей: великого киевского князя Олега и пока еще не царя, а великого хакана булгарского Симеона — и последовавшие за ней переговоры. Сергея на них не пригласили. Собственно, никого не пригласили. Олег Вещий и Симеон Великий общались тет-а-тет. Скорее всего, это были не первые их переговоры. Надменный, если не сказать больше, булгарский хакан тоже был прославленным полководцем и изворотливым политиком. Ромеи это на своей шкуре прочувствовали. Симеон сражался с ними в союзе с уграми. Потом он бился уже против угров в союзе с печенегами. И снова с ромеями. И всегда успешно. Он даже с хузарами ухитрялся дружить, несмотря на то что лет десять назад поотрезал носы тем хузарам, что выступили на стороне ромеев.
Высший уровень политика, по