На повороте к Кузьминкам я все же обошел Элизабет — там стрелка указателя скорости переползла за 145. По пустой почти трассе мы промчались до прудов. Там задержались больше чем на час, бродя по берегу, наблюдая за рыбаками, таскавшим крупных карасей, и взмахами рук отгоняя комаров — их здесь было много. Опасаясь быть выпитыми досуха кровососами, поехали назад. Планы посетить «Ржавый Париж» не поменялись и примерно к шести вечера мы подкатили к стоянке, что начиналась сразу между эстакадой и площадью Примирения. Отсюда до «Ржавки» требовалось пройти минут пять-семь, зато здесь парковочных мест было много.
— Возьми Нурхана, — попросила Элизабет, когда я открыл дверь «Гепарда».
— Джин желает выпить рюмку джина, — пошутил Бабский, весело глядя на возвышавшиеся справа и слева башни: Китайгородскую и Басманный Причал.
Хрустальный флакон я положил в сумочку Стрельцовой, обернув его платком — на всякий случай, чтобы не разбился о ствол остробоя.
— Демон, ты не против, если я выпью сегодня немножко больше? — спросила Элизабет, прижимаясь ко мне грудью. И добавила томным голосом: — Мы же решили развеяться. Зачем себя слишком ограничивать?
Эта опасная кошечка явно хотела меня подразнить. Я обвил ее левой рукой, моя ладонь бесцеремонно сжала ее ягодицу, и я сказал:
— Если так пойдет дальше, то ты нарвешься… — в серых, пленительных глазах баронессы появилось непонимание, и я развеял его следующими словами: — Отведу тебя в темный угол и заставлю сделать мне минет. Потом трахну тебя в воспитательных целях.
— Пожалуйста, не будь так жесток, дорогой, — прошептала она, нащупав пальчиками моего воспрявшего воина.
— Госпожа Макграт, не совращайте столицу! На вас смотрят десятки жадных глаз! — заметил Бабский. И он был прав: на нас действительно смотрело несколько человек, вышедших из длинного старого «Урфина» и какие-то парни, собравшиеся у левого края парковки.
Мы пошли в сторону Китайгородской башни. На Броневой свернули налево к Стрижам и там поднялись на скрипящем подъемнике к «Ржавому Парижу». Сегодня случилась пятница, и народ собирался у дверей клуба, заполняя огромный коридор. Ажурными арки из поржавевшей стали, разделяли его на три части, справа и слева возвышались вычурные скульптуры из неровных кусков железа. Это место по многим причинам нравилось излишне самоуверенной молодежи и со слов Талии Евклидовны считалось культовым. У выхода к террасе собралось десятка три парней в кожанках, блестящих стальными клепками и шипами — именно так выряжалась братва из «Стальных Волков».
Я знал, что эта банда после моего разгрома из норы на Махровской и убийства Лешего не исчезла. Она стала намного меньше, скромнее, но по-прежнему существовала. И кроме «Стальных Волков» в Москве водилось много подобных им хищников, которые выряжались похожим образом, слушали «Елду» и прочий гремящий тандерклапс, и очень не любили дружить с законом. Да, я тоже весьма грешен, и часто бываю не в ладах с законом. Но есть разница: эти ребята в кожанках делают другим больно ради забавы, и чтобы возвысится самим, унижая других. Я же такие низкие цели не преследовал даже в своих первых жизнях, когда был не очень хорошим парнем.
— Сколько здесь развязанной сволоты, — заметил поручик, поглядывая на хохочущих парней, пивших с бутылок пиво и косо поглядывавших в нашу сторону. — Господин Макграт, мы точно сможем здесь отдохнуть?
— Мне здесь нравится, — вместо меня отозвалась Элизабет. — И мы пришли, Сэм, не отдыхать, а оттянуться, — Стрельцова переняла некоторые словечки из моего жаргона и иногда пользовалась ими. — Демон, мне правда, нравится. Очень похоже на «The Damn Hole» в Лондоне. К своему стыду, я посещала эту нору, когда училась в колледже, и было там немало приключений, о которых вспоминается с дрожью.
— Надеюсь, ты расскажешь мне о них, — сказал я, направляясь к высокой двери с наваренной декоративной решеткой.
— Клубная карта! — хмуро процедил привратник. Оба вышибалы, стоявших рядом с ним, со скукой оглядели меня, куда больше их глаза заинтересовались Элизабет.
Я молча достал дворянский жетон и сунул ему под нос, как бы невзначай прикрывая свое имя и фамилию пальцем. Оставил лишь титул. Привратник, хмыкнул, пошкрябал небритый подбородок. На его физиономии тут же отразилось чуть больше почтения и еще больше недоумения. Оно и понятно: в это заведения редко заглядывал кто из высокого дворянства. Бароны были и даже виконты — пример тому Лис, он же Густав Ковальский, но вот графы явно это место не жалуют. Это я такой скверно воспитанный граф. Вернее, перевоспитанный Астерием.
— С вас троих, ваше… э-э… сиятельство двенадцать рубликов. Ну так у нас, ежели без карты, — наконец вымолвил он и добавил, чуть порозовев, — А на пиво со всей барской щедрости дадите?
— Ну ты наглый! — расхохотался Бабский, шустрее меня достал бумажник и суну стражу двери два червонца.
Мы прошли в зал. Я сразу приметил столик у окна с видом на Вторую Имперскую башню. Не столько меня привлекал этот вид, сколько диван — он выглядел посвежее других. А главное места эти были дальше от эстрады и акустических систем, которые, помню по прежнему опыту, жутко орали.
Через несколько минут к нам подбежал официант, сразу поднес бокалы с фирменным коктейлем клуба, соленые и сладкие орешки. Элизабет заказала себе виски «Crazy Johnny», Бабский проявил больше патриотизма и попросил бутылку полугара и горячие закуски. Я же решил пока ограничиться коктейлем. Лишь добавил к нему несколько сэндвичей и татарское печенье.
— Давай, Элиз, истории из студенческой жизни. Как оно было в «The Damn Hole»? — я бросил на стол коробочку «Никольских».
— Нет, демон, мне стыдно, — засопротивлялась Стрельцова, открыла сумочку и…
Поставила на стол флакон из розового хрусталя.
— Я думал, она сейчас положит здесь пистолет или остробой! — расхохотался виконт Бабский и поднес ближе ко рту, соломинку, что торчала из бокала с коктейлем.
— Зачем это, дорогая? — я с недоумением глянул на флакон, где притаился Нурхам Хоргем Райси.
— Зачем ему сидеть в темноте. Пусть побудет с нами. Почувствует себя частью нашей команды, — пояснила Элизабет, и я согласился с ней: хоррагу это польстило бы, как те случаи, когда я называл его другом. Мне кажется, такие минуты делали его