Вере повезло. С Клименко она проработала почти одиннадцать лет, вплоть до его отставки. Начинала с Женей Мирошниченко, который считался суперспецом, взял над молодой сотрудницей своеобразное шефство и с которым она продолжала приятельствовать даже тогда, когда тот на пять лет уехал на Север. Вернулся Мирошниченко с полковничьими погонами прямо на место Клименко. При посторонних они четко выдерживали субординацию, но наедине всякие условности отбрасывали. Тем паче, что и Вера за эти годы дослужилась до майора, следователя по особо важным делам, человека с целой серией очень серьезных раскрытых дел.
Начальство хорошо знало, к каким делам ее надо привлекать, а где отодвинуть в сторону. И, называя оригиналкой, весьма успешно ее использовало.
* * *
– Значит так, Ярик, меня вызывают на работу, ты остаешься на хозяйстве, – распорядилась Вера.
– На каком хозяйстве? – усмехнулся сын. – Если ты про еду, то от бабы Зины в холодильнике еще борщ остался, курица и груда котлет в морозильнике. Надо только сварить картошку.
Зинаида Ильинична два дня назад уехала в Москву к дочери, которая четыре года назад довольно неожиданно для всех, но, судя по всему, весьма удачно вышла замуж за столичного профессора психиатрии. Перед отъездом бабушка-прабабушка, конечно же, позаботилась о продовольственном благополучии внучки и правнука.
– Кстати, а кого грохнули? – спросил сын.
– Не твое дело! – отрезала мать.
– Ну раз тебя выдернули из постели, значит, кого-то очень непростого. Но можешь не говорить, – разрешил Ярослав, – интернет скоро расскажет.
Вера вздохнула. Модный драматург… В актерском доме… Не просто расскажет – сплетнями завалит.
…Этот дом в центре города знали многие, а актерским его называли потому, что в восьмидесятые годы он был построен для работников театров. Первоначально планировалась девятиэтажка из четырех подъездов, но затем проект переделали, добавив перпендикулярно к основному зданию еще один подъезд – по три двухкомнатные квартиры на этаже. Вот на четвертом этаже все и случилось.
Вера появилась, когда в квартире, где произошло убийство, уже работали эксперт-криминалист Павел Ильич Гаврилин и судмедэксперт Юрий Дмитриевич Луньков, а также трое полицейских, в том числе капитан Роман Дорогин.
– О! Вера Ивановна! Здравствуйте! – поприветствовал Дорогин.
– Здравствуйте, Роман Леонидович, – отозвалась Вера и осторожно вошла внутрь.
На первый взгляд, картина складывалась довольно ясная: человек сидел на стуле, его ударили сзади по затылку, он упал лицом на стол. Кровь растеклась по русым коротко стриженным волосам, частично затекла на щеки.
Вера прикинула: мужчине лет за тридцать, среднего роста, худощавый, явно не натруженный физической работой. Впрочем, какая может быть особая физическая работа у драматурга?
– Московский драматург Лепешкин Кирилл Андреевич, тридцать пять лет, – проинформировал Дорогин.
– Лепешкин? Забавная фамилия, – хмыкнула Вера. – Или это псевдоним?
– Ничего подобного. Совершенно официальная фамилия.
Роман потряс паспортом.
Рядом с Лепешкиным валялось расколотое надвое окровавленное толстое дно, судя по всему, вазы – это было видно по осколкам. Правда, осколки располагались несколько странно: чуть в стороне от стола, по направлению к двери.
– Такое впечатление, что его ударили, а потом вазу уронили на пол, – предположила Вера.
– Вполне вероятно, – согласился Гаврилин. – Я все сфотографировал. Сейчас буду везде следы смотреть. Кстати, дверной замок не взломан. В отличие вон от того. – Эксперт кивнул на коричневый, по внешнему виду довольно новый кожаный портфель, который лежал на журнальном столике, задвинутом между креслом и сервантом. Портфель запирался на кодовый замок, и этот замок был выломан, причем довольно грубо. – Чем орудовали, пока не нашли, но поищем. А в портфеле папки пластиковые, в обеих тексты пьесы, в одной довольно чистые листы, а в другой – с пометками, видимо, черновики. А больше ничего. Но я возьму портфель с содержимым на экспертизу, посмотрю внимательно. И, кстати, телефон и ноутбук на месте, ключи от квартиры тоже, и портмоне с двумя банковскими карточками, скидочными карточками. Наличные деньги есть, но немного, тысячи три.
– То есть, с одной стороны, похоже на ограбление, а с другой, непонятно, что взяли, – заметил Дорогин. – Разве вон из портфеля, не зря же замок ломали. И, кстати, камер видеонаблюдения на доме нет. Видимо, богемная публика не хочет, чтобы за ней подглядывали.
– Или просто пожадничали, – покривилась Вера и спросила: – Ну а время смерти определили?
– Ориентировочно, вчера между десятью вечера и двенадцатью ночи, – откликнулся медэксперт Юрий Дмитриевич Луньков. – Но точнее, само собой, после вскрытия.
– Скорее всего, его убили двадцать минут двенадцатого, – уточнил Дорогин. – Именно тогда свидетельницы, старые актрисы, услышали шум разбитого стекла и как кто-то громко вскрикнул.
– И где они, эти свидетельницы? – спросила Вера.
– Рядом, в квартире Ружецкой, – кивнул Роман и уже на лестничной площадке добавил: – Бывшая певица Марта Мстиславовна Ружецкая и бывшая балерина Фаина Григорьевна Панюшкина. Обеим по 75 лет. Только, Вернучик, – в неофициальном общении он со следователем протоколы не разводил, – не вздумай этих теток старушками назвать. Это, скажу я тебе, такие дамочки!.. Первой труп обнаружила Панюшкина, кинулась к Ружецкой, та еще спала, вызвали полицию, наши приехали довольно быстро, а потом… еще минут тридцать дожидались, пока Марта Мстиславовна изволит из своей квартиры пожаловать. Она, видите ли, себя в порядок приводила – прическу накручивала, физиономию раскрашивала. Не может она, видите ли, предстать перед почтенной публикой, то есть перед полицейскими, в ненадлежащем виде. Панюшкина-то уже была при полном параде, будто на прием отправилась, хотя на самом деле – в поликлинику. Каково, а?
– Класс! – оценила Вера, полезла в сумку за зеркальцем и в целом осталась довольна собственным отражением: глаза подкрашены, губы подмазаны, волосы аккуратно уложены. В общем, вполне сгодится для встречи с дамами, привыкшими быть при полном параде.
Дамы произвели на Веру весьма своеобразное впечатление.
Бывшая актриса и певица Марта Мстиславовна Ружецкая оказалась высокой величественной женщиной с пышной грудью, вполне пригодной для функции пюпитра. Ее округлое белое лицо еще не утратило утонченность черт, а глаза – яркой голубизны. Светлые (конечно, крашеные, но явно в тон природному цвету) волосы венчали макушку замысловатым узлом. У нее был низкий, хорошо поставленный голос. Марта Мстиславовна была просто создана для того, чтобы играть цариц-императриц.
Бывшая балерина Фаина Григорьевна Панюшкина представляла собой полную противоположность. Маленькая, худенькая, с длинной (некогда явно лебединой, а теперь смахивающей на гусиную) шеей, с по-прежнему