— Принимаю я зов и просьбу вашу! Примите и вы мою. Оставьте терема́ да дворы княжеские!
В трёх-четырёх местах раздался было недовольный гул. Князь приметил тех, кто шумел сильнее, особо охочих до дармового чужого добра, и продолжал:
— Чтоб не было потом искушения им жаловаться, что и так всё потеряли да по́ миру с сумой пошли, — люди начали улыбаться и посмеиваться. Образ великого князя Изяслава, статного красавца и богача, в рванине и с протянутой за подаянием рукой, возникший перед глазами, веселил.
— Ждёт их суд мой, княжий да Божий, честный и справедливый! — пролетело над народом, и улыбки их стали жёстче. Почти как раскатистая буква «р» в последнем слове, что будто продолжала аукаться меж стен подворья.
— А вот дворы да амбары ближников их, с подлого воеводы Константина начиная, я отдаю вам на поток! Только жёнок да детей не троньте, ни при чём они! — но последние слова Всеслава будто утонули в ответном рёве «Любо!», от силы которого он едва не пошатнулся на своём постаменте. Но устоял. Мне показалось, что финальную фразу он говорил больше для себя. Или даже для меня. Будто щадя ранимую душу дальнего потомка, оберегая её от диких нравов Средневековья. Хотя мне, человеку пожившему и повидавшему многое, была понятна и вполне близка его правда сильного, когда если не ты, то тебя.
— Голов кончанских завтра после обедни зову на двор свой, — повёл князь правой, здоровой рукой, вокруг, указывая, где именно ожидал видеть глав административных округов и районов, как они сейчас назывались. — Рядить будем! По чести!
Под одобрительный вой и гул толпа покидала подворье, доламывая правую воротину, и так державшуюся на соплях.
Всеслав обвёл глазами опустевшую площадь. Примечая волчьим глазом ребят из сотни Ждана, что не выпускали копий и «держали периметр». И Яновых лучников, показавшихся в дверях, окнах, галереях и на крышах построек. И мечников Гната, из ядра ближней дружины, что стояли на своих местах, будто утёсы, которые огибала толпа киевлян, как вода в отлив.
— Благодарю, други! — князь приложил правый кулак к сердцу.
— Слава князю! — понеслось над вытоптанной землёй и заметалось между стен. Да, гораздо тише, чем рёв разгорячённой толпы горожан. Но для княжьего сердца милее и приятнее. Этих ребят он всех знал по именам с детства, их или своего. И был уверен в каждом. Но всё равно на душе стало теплее.
* Латгалы — народ восточных балтов, коренное население Латгалии, восточной части Латвии. Водь — финно-угорский народ, коренное население Ленинградской области.
** Дукан (фарси, пушту) — магазин, торговая лавка.
Глава 5
В князи
Мы с сыновьями стояли на крытой галерее, что шла вокруг двора на высоте второго этажа. Память, общая с Всеславом, подсказывала, что называлось это весёлым словом «гульбище». На этом, в принципе, веселье и заканчивалось.
Вчера насмерть перепуганная начавшимися беспорядками дворня едва ли не на карачках ползала вокруг меня и ближней дружины, умоляя пощадить, не сиротить детишек. Особенно это оригинально смотрелось от сытых безусых хлопцев, что были тут кем-то средним между курьерами и младшими помогайками. Им хорошо если по четырнадцати исполнилось, и насчет того, каких детей они бы оставили сиротами, внезапно помри, возникали вполне резонные сомнения. По высокому и широкому всходу нас едва ли не на руках занесли в терем. Но сперва мы, рыкнув на севших на хвост мажордомов, горничных и прочих буфетчиц, проверили сверху, визуально, посты и прослушали доклады от сотников. Выходило вполне спокойно и умиротворяюще: все по местам, подступы просматриваются на перестрел, периметр закрыт, ни войти, ни выйти. Говорил Гнат, остальные согласно кивали, глядя на меня и сыновей с искренними улыбками.
— Ратникам слова мои добрые, харчей лучших и по десяти кун* каждому, — определил Всеслав под одобрительный гул сотников. — Вам, браты, по три гривны на меч.
Не знаю, принято было в княжьем войске так платить верным людям за то, что они поклялись служить верой и правдой, но никто из них возражать и шумно отказываться не стал. А Янка что-то на пальцах показал ближнему лучнику на крыше, тот аж взвился и передал знаки-жесты дальше. Не успели мы повернуться к здоровенной и явно тяжёлой входной двери в терем, как со всех сторон двора раздался рёв:
— Слава князю!
И снова это согрело душу. Никак, тщеславны оказались мы с Всеславом? Хотя какая уж тут тщета, если вдуматься — самая что ни на есть библейская история, когда каждому воздалось по делам его. То, что войско верит, ценит и любит вождя — в меньшей степени заслуга войска.
— Здрав будь, княже! — задребезжал по левую руку неприятный голос. Присмотревшись, я увидел плешивую макушку и красно-синие уши, будто кружевами украшенные кровеносными сосудами изнутри. За ушами угадывались пухлые щёки, плавно переходившие в узкие плечи, а те, в свою очередь, в толстый круп.
— Кто таков? — мои знакомые полковники такому тону Всеслава позавидовали бы, честное слово.
— Камерарий** теремной великого князя Киевского, Гавриил, — прозвенел не соответствующий фигуре голосишко плешивого. Эва как, гляди-ка, не хрен с горы — целый камерарий!
— Подними глаза, ключник! — тон не поменялся, и пухлый, услышав свою должность по-родному, а не на заморский лад, выпрямился с такой скоростью, словно Всеслав не приказал, а пинка отвесил.
Нос, толстый и какой-то обвисший, так же, как и уши, покрытый сеткой сосудов, сомнений не оставлял — завхоз попивал, притом капитально. Он, кажется, и сейчас был под хмельком. Да и шутка ли: едва смерть лютую не принял за чужое барахло. Как-то встретит новый хозяин старого чужого слугу?
Всеслав, кажется, с удивлением и интересом ознакомился с моими мыслями. Для него характерный рисунок на ушных раковинах и носу ничего не значил, но, чуть расширив ноздри и вдохнув поглубже, он в моей правоте убедился.
— Глеб! Сходи с Гаврилой-бражником по погребам, ларям да закромам. Пусть записи покажет. Если нет их — пусть сделает. А ты проверишь, чтоб глазами виденное сходилось с писаным.
Стоявшие вдоль стен дворовые разинули рты. Не то голос, раскатившийся по сеням-коридорам, удивил, не то угадка про ключниковы пристрастия, не то первый приказ княжеский — не бочку хмельного выкатить, а проверить, сколько