Все, регламент был исчерпан, поскольку на кухню вернулась Нинуся и принялась заваривать чай.
Вероника немедленно преобразовалась в радушную хозяйку, быстро накрыла на стол, украсив его пирогами, печеньем и прочим, выставила чашки-блюдца. Попили чайку, весьма прилично посудачили о том о сем, Андрюха от Нинуси узнал еще много лестного о Маргарите, а также о том, какая замечательная у нее сестра Наталья.
– А, так вы и с сестрой ее знакомы?
– Да, она заглядывала вот буквально вчера.
Вероника немедленно откомментировала, вроде бы припав к чашке чая, но вполне отчетливо:
– Вот-вот. С родной сестрой не общается фря твоя, образцово-показательная.
Разговор пошел далее, а Андрюха не без удовлетворения отметил, что вот, надо же, никаких нелестных эпитетов у Вероники для Натальи не нашлось.
Глава 8
Распростившись с хозяйками, Денискин отправился на конечную уже родной «пятерки». Он как раз раздумывал о том, не сгонять ли прямо сейчас на Шокальского, двадцать три. Надо же опросить соседей – не только Евгению-Жанну и ее «родственника», но и вообще всех, в особенности тех, чьи окна выходят на крошечный двор дома. Подъезд один, не сквозной, наверняка кто-то из жильцов страдает бессонницей или любит перекурить по ночам, или покликать загулявшую кошку. Наверняка кто-то из бабуль посиживал на скамейке у подъезда, где они курили с Завериным.
Почему-то в этот момент в глаза бросился прохожий, как раз вышедший на Большую Грузинскую с одной из примыкающих улиц. Одет как на картинке, отлично сидит серый костюм с острейшими стрелками, ни портфеля, ни чего иного в руках нет, идет, чуть ли не посвистывая, точно весь город у него в кармане. Андрюха подумал: «Ну развелось пижонов», – но тут как раз то ли что-то попало прохожему под туфлю, то ли по другой какой причине его так узнаваемо повело влево, что Денискин втянул голову в плечи. И, пока раздумывал, не юркнуть ли за угол, Заверин, точно почуяв лопатками его взгляд, обернулся и поманил пальцем:
– Что встал? Иди сюда, иди.
– Да вот, – начал Андрюха и погнал чушь про то, что проспал нужную остановку, несчастный провинциал, и теперь вот нашелся, чешет обратно на конечную, чтобы, значит, попасть наконец на вокзал. Войдя в раж, присочинил пару новых красочных подробностей.
Олег шагал себе молча, заложив длинные руки за спину, и лишь когда пересекли площадь, вышли к кругу на Лесную, прервал:
– Не устал врать?
Денискин замолк.
– Что, шлялся в библиотеку, по месту работы?
– Ну, было дело.
– И на Большую Грузинскую, тринадцать два?
– Побывал.
– Удостоверением светил?
– А как иначе-то?
– Как-как? Тебя кто просил?
Денискин не то что возмутился, хотя да, возмутился:
– А сам-то?.. А тебя кто?.. Сам лапшу на уши вешал, что не о чем толковать, погуляет – вернется. Ты сам что…
Заверин, протянув руку, щелкнул пальцами. Андрюха смолк, без ропота отдал характеристику, выданную Марией Федоровной. Они вышли на остановку, встали на якорь, дожидаясь подачи колесницы. Все это время Олег изучал бумагу.
Андрюхе было неловко, все-таки в самом деле проштрафился. Может, там какие-то тонкости, не все так ясно, как представляется, и первоочередные, очевидные вещи вообще делать не стоило. Он вкрадчиво предложил:
– По пивку?
Но Заверин был суров и непреклонен:
– Перебьешься. Еще что добыл?
– Ничего.
– Ой ли?
– Да зачем мне? Мне-то какое…
– Слышал уже. Вот именно, что никакого, – закончил Заверин, убирая бумагу во внутренний карман пиджака. – За документы спасибо.
Подошел трамвай. Народу на этот раз было немного, и удалось усесться. Андрюхе, как младшему, Заверин великодушно уступил место у окошка. Несколько остановок проехали, дуясь и глядя в разные стороны, но участковый быстро остыл:
– Излагай, что там, на работе.
– Характеризуется положительно, увольняться не собиралась. По душе ей была эта работа.
– Очень хорошая работа, – поддакнул Олег, – и для порядка, да и так – вполне себе ширма.
– Возможно. Однако сослуживицы о ней отзывались искренне, с большим уважением, говорили: интеллигентный, чуткий и добросовестный человек.
– Ценные качества на любой работе.
– Соседка лишь косвенно подтвердила твои слова…
Олег напомнил:
– Какие слова, ничего не было, – но тотчас спросил: – А ты о чем толкуешь?
– О том, что Маргарита промышляла… и на Горького тоже.
– А, и на Горького тоже, – повторил Заверин и замолчал.
Приближалась улица Новослободская, то есть снова пора была выходить, и вновь Андрюхе стало чертовски жаль времени. Он спросил:
– Я тебе вещи попозже верну, ничего?
Заверин рассеянно разрешил:
– По мне хоть себе забери, у меня этого добра полон шкаф.
Вот уже площадь Борьбы, и снова, не выдержав, заговорил Денискин:
– А к участковому не решился соваться.
Олег, не оценив смирения младшего, снова взбеленился:
– Да и на работу, и в коммуналку нечего было соваться.
– Я ж не думал…
– А полезно было бы. Тут не так, как у тебя на болотах, где каждая лягуха на виду. Теперь кто-то знает, что ее ищут, а кто-то узнал, что ее дома нет. А это может быть – да кто угодно! – Тут участковый смягчился: – Да ладно, не куксись. Ты меня опередил, я и сам собирался и на работу, и на Грузины, просто надо было остыть, вот и пошел за сигаретами к ларьку. Вывел меня из себя, клоп старый.
– Кто посмел?
– Участковый.
– Эва как. Из восемьдесят восьмого?
Заверин скривился, цыкнул зубом:
– Встретились, поговорили, а про промысел Маргариты на Горького он ведь ни слова не сказал! Толковал, морда кирпичом: сигналов не поступало, знать не знаю. Потом все равно бдительность потерял и признался, как родному: мол, так ведь я, говорит, на путь истинный ее и наставил.
– А она не послушалась.
– Да вот, послушалась. Ты спроси, что он ей посоветовал?
– Что?
Заверин хотел было сплюнуть, да в трамвае нельзя.
– Завязывать с уличным промыслом, чтобы, значит, не вылететь из Москвы. Выдал ей инструкцию с высоты свинского своего опыта: не вздумай вязаться с иностранцами и с органами не ссорься, но и работать не моги. Дело имей только со служащими, и лучше женатыми, и бери рублями. Или вещами. А еще решай вопрос с жильем, без этого туго.
Андрюха оторопел. Он честно пытался уложить все в голове, но это «все» не укладывалось, острые углы, несуразицы, неувязки, казалось, так и топорщились в разные стороны. Он понял, что в Москве надо выть по-московски, и