Впечатления от чтения исторических романистов у меня в целом грустные. Сплошь и рядом вижу, что писатели разучились отличать художественный вымысел от клеветы. Другая беда – их неспособность добиться исторической достоверности, неумение создать правдивую среду для своих героев. Скажем, писатели, разрабатывающие древнерусскую тематику, изобрели какой-то особый язык, на котором ни один русский человек никогда не говорил, вроде: «Здрав будь, болярин» и т. д. Причем, на этом «древнерусском новоязе» в их книгах разговаривают и москвичи XVII столетия, и киевляне XI-го…
Имитация искусства
Имитация, профанация искусства, мысли, бунта, трагедии весьма характерна для нашего Серебряного века.
Всем, наверное, памятно толстовское о Леониде Андрееве: «Он меня пугает, а мне не страшно».
Вот, нашел гумилевскую параллель:
«Однажды у нас завязался длинный разговор о Розанове, из которого выяснилось, что Н. С. не ценит, не любит и, по-моему, не понимает этого писателя. Но некоторые суждения Гумилева казались мне верными и меткими. Так об одном аккуратнейшем, механическом человеке, проповедующем «иннормизм» и бунтарство, Гумилев сказал: «служил он в каком-то учреждении исправно и старательно, вдруг захотелось ему бунтовать; он посоветовался с Вяч. Ивановым, и тот благословил его на бунт, и вот стал К. А. бунтовать с 10-ти до 4-х, так же размеренно и безупречно, как служил в своей канцелярии. Он думает, что бунтует, а мне зевать хочется».
(Эрих Голлербах. Из воспоминаний о Н. С. Гумилеве)
Произведение искусства нельзя создать преднамеренно
Если иметь ввиду эту цель – искусство посмеётся над тобой.
Но работа на заказ Моцарта, Чайковского, гениев Возрождения?
Видимо, этот «заказ» отвечал их глубинным творческим токам.
Чем больше мысли – тем качественнее шедевр
Искусство предназначено для создания художественного впечатления. Оно может быть весьма разным по силе и «качеству». Чем больше мысли – тем качественнее шедевр.
Сравните, например, с тем, как Пушкин оценивал поэзию Баратынского: «Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален – ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством…»
Видите: гармония и живость стихов – лишь художественная оправа поэзии мысли.
А можно, как Фет: красиво пчелок и цветочки воспевать.
Подобное искусство вполне имеет право на существование. Но это всего лишь изящная безделушка. Так называемое «чистое искусство». Для интерьеров в башне из слоновой кости.
Но мысль не следует путать с идеологией.
О чём писать?
Иван Алексеевич Бунин (в записи И. В. Одоевцевой):
«Главное – пишите только о страшном или о прекрасном. Как хорошо ни изобразите скуку, всё равно скучно читать. Только о прекрасном и страшном – запомните».
Можно, вроде бы, возразить: вот Чехов, например, часто скуку и изображал.
Ну да. Только у него это часто подпадает под «смешно» и «страшно».
Чехов писал не о рутине, а о прекрасном и страшном в человеке, в быту. О скуке очень скучно писал какой-нибудь Сартр.
С человеком должно что-то случиться, от чего читатель переживёт пресловутый катарсис – и у великого писателя это страшное и прекрасное может произойти, даже если герой не выходит из комнаты.
Хорошо, а как же юмор? Бунин лишён юмора? Отнюдь нет, см. например, «Алексей Алексеич». К тому же юмор вовсе не обязательный элемент литературы. Толстой, Тютчев, Лермонтов, Блок и многие другие прекрасно без него обходились (в творчестве).
Ирония – да, обязательный элемент.
И, пожалуй, последнее. «Страшное» не следует путать с экстремальными ситуациями. Экстремальные ситуации – это для протоколов МВД и МЧС. И для начинающих писателей. Или, наоборот, для исписавшихся (помните, у Льва Толстого: «Леонид Андреев меня пугает, а мне не страшно»?)
Пасквильное мышление исторических романистов
С прискорбием констатирую, что многие популярные писатели, обращаясь к русской истории, беллетризируют свое невежество и «пасквильное» видение прошлого.
Пример:
«Из хорошей дворцовой семьи, да оно и по имени-отчеству видно – Дормидонт Кузьмич. Все наши, из природных служителей, получают при крещении самые простые, старинные имена, чтоб в мире был свой порядок и всякое человеческое существо имело прозвание согласно своему назначению. А то что за лакей или официант, если его зовут каким-нибудь Всеволодом Аполлоновичем или Евгением Викторовичем? Один смех да путаница».
(Б. Акунин. Коронация, или Последний из Романов)
Вот известные носители имени Доримедонт (в просторечии – Дормидонт):
Доримедонт Доримедонтович Соколов – (1837—1896, Санкт-Петербург) – архитектор, инженер, педагог, директор института гражданских инженеров императора Николая I, профессор архитектуры.
Доримедонт Васильевич Соколов (?—1855) – протоиерей-переводчик.
Дормедонт Арефанович Трафимович – подполковник, кавалер ордена св. Георгия IV степени.
Дормедонт Степанович Наумов – полковник, кавалер ордена св. Георгия IV степени.
Как видите, потомственных лакеев и официантов среди них нет.
В то же время в архивах Житомира упоминается лакей Всеволод Вукин (1608).
Имеет ли значение, кто создал шедевр?
Если человек создаёт «литературную продукцию», то личность его и, правда, не важна. Но если его искусство – плоть от плоти его чувств и дум, если в них выражаются лучшие и высшие стороны его натуры, то его личность архиважна, как сказал бы один известный литературовед. «Я памятник себе воздвиг» – себе, а не своим книгам. «Нет, весь я не умру» – я, моя личность, а не мои книги.
Таково мнение русской культуры на этот счёт.
Сон во сне
Наверное, никто не будет спорить, что сон не дает нам абсолютной свободы. Например, мы не можем во сне покончить с собой да и вообще умереть. Однако одно стихотворение Лермонтова явным образом противоречит этому опыту. Вот оно:
СОН
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня, – но спал я мертвым сном.
И снился мне сияющий огнями
Вечерний