Сто страниц чистой мысли - Сергей Эдуардович Цветков. Страница 10


О книге
реальность жизни, они становятся романтичны, сентиментальны, плаксивы и в конце концов неубедительны.

Стейнбек скорее жёсток, чем реалистичен. Это их другая беда.

Ирония – главное отличие искусства

Искусство, видимо, отличается от этики и религии тем, что может взглянуть на вещи и самого себя иронически (сохранив ту же проблематику, которая роднит его с этикой и религией).

Например, Лукиан Самосатский – в противоположность стоикам и христианам.

Искусство связано с увечьем и страданиями

Соловью, чтобы он божественно пел, выкалывают глаза, человека – кастрируют.

Достоевский советовал молодым писателям посидеть в тюрьме.

Значит ли это, что искусство напрямую связано с увечьем и страданиями?

Литературный и разговорный язык

В XIX веке писатели и поэты стремились приблизить литературный язык к разговорному (Дружинин в середине столетия писал, что задача русского писателя – начеканить словесную монету, которая со временем войдет в повседневный оборот), сейчас – наоборот: лучшие писатели ХХ века, как правило, очень «книжны».

Любопытно, что образцами и тем, и другим служат одни и те же авторы – классики.

Высший тип русской культуры

Среди древнейших родов российского дворянства лишь 36 являются русскими по происхождению, а 551 род – выходцы из других стран, в основном из Орды и Литвы. Это произошло потому, что московские князья вели целенаправленную «миграционную политику»: присоединяя какое-то княжество или соседнюю область, всю тамошнюю элиту перевозили и расселяли вокруг Москвы, чтобы держать ее под контролем. Со временем она включалась в государственную структуру Московского государства.

Во времена Ивана Грозного родовой аристократии был нанесён первый сильный удар – множество княжеских и боярских родов было выведено чуть ли не под корень, у других отняли родовую землю. Беда нашей аристократии в том, что ни в XVI, ни в XVII веке ей так и не удалось законодательно закрепить свои свободы и привилегии, которые затем неизбежно распространились бы на всё остальное население. А цари продолжали уничтожать ее, оттирать на задний план. О сподвижниках Петра I современники уже писали, что это были люди из «самого низкого шляхетства».

На протяжении XVIII века для выдвижения наверх стало важным не происхождение человека, а его близость к престолу. Развилась система фаворитизма, позволявшая даже недворянам в одночасье прыгнуть «из грязи в князи». Пушкин находил ненормальным, когда страной правят выскочки или потомки выскочек, а древние дворянские роды захудели и оттеснены от дел. Со времён Николая I дворянство фактически было отстранено от управления бюрократией, наполовину немецкого происхождения. И, наконец, 1917 год подвёл кровавую черту под историей русской аристократии и русского дворянства в целом.

Революционно-демократическая печать навешала на дворянство ярлыки белоручек, растленных и никчёмных людей. Но, что характерно, оказавшись в эмиграции никто из князей и «графьёв» не погиб с голоду. И ведь отнюдь не потому, что вывезли с собой какие-то несусветные богатства (хотя было и такое, конечно), – выжили они потому, что умели работать своими руками и головой. Кстати, и в застенках ЧК они умирали гораздо достойнее, чем пресловутая «ленинская гвардия» в 1937—1938 годах…

В русской истории аристократии не удалось занять подобающего места. Но у неё есть огромные заслуги в выработке таких основополагающих ценностей, как честь, достоинство, патриотизм. Уже древнерусские князья выражали горячее желание «пострадать за землю Русскую», то есть потрудиться во славу её.

Вместо родовой аристократии в XVIII—XIX веках стала формироваться «аристократия духа», если придерживаться терминологии Бердяева. Это творцы, которые создают духовные ценности нации.

Правда, не стоит путать их с интеллигенцией, которая бесконечно далека от какой бы то ни было аристократии – как родовой, так и духовной.

Интеллигентами в самом общем смысле считают людей, которые живут умственным трудом. Со второй половины XIX века под это определение подпадали те, кто интересовался вопросами бытия и переустройства мира, как правило, придерживаясь демократических убеждений. Наши мыслители начала ХХ века заметили, что одна из черт интеллигенции – оторванность от корней, критическая настроенность по отношению к прошлому России. Кроме того, «классический» русский интеллигент не религиозен (ситуация здесь стала меняться не так давно). Наконец, он непрактичен – не дай бог вручить интеллигентам бразды управления: государственный корабль тут же летит на скалы.

Аристократ никак не подходит под понятие «интеллигент». Его коренное предназначение – военная служба. А военных наше общественное мнение традиционно из интеллигенции исключало. Хотя в русскую культуру Золотого века военные вписали поистине золотую страницу. Толстой, как известно, был артиллеристом, Денис Давыдов – гусаром, продолжать можно долго. Бунин в «Окаянных днях» совершенно справедливо заметил, что, наверное, ни одна страна в мире не дала такого талантливого дворянства.

Со службой нерасторжимо понятия чести, долга. Интеллигент стремится к общественной и личной «свободе», аристократ с головы до кончиков ногтей опутан понятиями чести и общественных традиций, приличий.

По моему разумению, высший тип человека, который выработала наша история – это всё-таки не интеллигент, а дворянин, аристократ. Только в нём видим гармоничное сочетание умственных и физических качеств, высокую культуру и воинскую доблесть. Как там у Ницше: быть персом – это значит знать истину и уметь стрелять из лука.

Мировоззрение

Мировоззрение и идеология

Различие между мировоззрением и идеологией носит фундаментальный характер.

Сначала цитата:

«Мировоззрение – нестрогое единство, мыслительная протоплазма личности…

Идеология – система идей, более или менее умело, но всегда нарочито и для известной цели спаянных друг с другом; система мыслей, которых никто более не мыслит. Их принимают к сведению и тем самым к руководству; мыслить их, это значило бы подвергнуть их опасности изменения. К личности идеология никакого внутреннего отношения не имеет, она даже и навязывается ей не как личности, а как составной части коллектива или массы, как одной из песчинок, образующих кучу песка».

(В. Вейдле. «Только в Россию можно верить», 1974 год).

Итак, когда говорят о необходимости для послеперестроечной России государственной идеологии, которая будто бы окажет целительное воздействие на общество, то либо заблуждаются, либо лукавят. Идеология – это всего лишь способ управления массами, не более того, – причем способ мертвящий, убивающий всякую живую мысль, и потому весьма затратный в историческом отношении. Недаром в идеологических (или правильнее, идеологизированных? – впрочем, не суть важно) обществах всегда так плохо с философией, общественными науками и литературным творчеством. А зачастую гонения и запрещения распространяются и на область научно-технической мысли.

Кстати, распространённая в настоящее время ошибка – в причислении христианства (и вообще религий) к идеологическим системам. Классики марксизма

Перейти на страницу: