— По колено? Там ведь действительно выходит несколько иное слово, — ехидно заметил мичман, тем самым подписывая себе практически смертный приговор. И я не стал его жалеть. Пусть учится и набивает шишки! В жизни потом точно пригодится!
— Ну, конечно же, по колено! А у вас что, не достаёт что ли? Никак болели часто в детстве, Пётр Николаевич? Во беда-то какая!
Вот в такой тёплой и дружественной атмосфере мы и подходили потихоньку к рубежу начала атаки на самый грозный корабль японской эскадры — броненосный крейсер «Асама».
Почему именно на него? Так японцы сами выдвинули его максимально близко к той самой мели, что отделяла фарватер, по которому предстояло выходить русским кораблям, от глубоководного плёса, где разместились все боевые корабли самих японцев.
Словно закованный в латы страж он стоял там в ожидании «дичи», удерживаясь якорями чётко перпендикулярно течению отлива. Отчего представлял собой для нас — торпедоносцев, просто идеальную мишень, о которой можно было только мечтать. Тем более что ныне мы уже практически заняли такую позицию, что солнце било чётко в глаза артиллеристов этого крейсера.
Да, случилось так, что и на нашей улице перевернулся грузовик с мороженным. И дело нынче оставалось лишь за тем, чтобы удачно нагнуться и подхватить как можно больше вкусняшек, пока не понабежали «хозяева груза» и не принялись раздавать нам звонких лещей.
Мы так и шли не торопясь своей небольшой колонной вплоть до тех пор, пока не оказались чётко на траверзе[1] «Асамы» примерно кабельтовых в 10 от него. После чего, началось именно то, ради чего данные катера, собственно, и создавались именно такими. Настало время бега наперегонки с самой смертью!
— Сигнал! — выкрикнули мы одновременно с мичманом, приметив размахивание флагом с впереди идущего катера.
Не прошло и пары секунд после этого, как я вслед за ведущим моей пары заложил резкий поворот право на борт и тут же перевел рычаги регулировки газа обеих силовых установок на максимум.
Соответствующей репетиции у нас, конечно, не было. Отчего задуманный изначально синхронный поворот «все вдруг», превратился скорее в перестраивание формацией «правого пеленга».
— Дистанция! Курс! — не отрывая взгляда от постепенно вырастающей прямо на глазах стальной громады вражеского корабля, прокричал я Губонину.
— Десять кабельтовых! Штурвал на полрумба влево! — тут же выдал он затребованные мною значения.
— Пётр Николаевич! Это конечно охрененно хорошо, что вы мне всё объяснили. Но при этом охрененно плохо то, что я ничерта из ваших слов не понял. Короче, ты, мичман, не мудри! Ты пальцем покажи, куда и сколько мне подправить! Я же в этих ваших ромбах с кобольтами ничего не понимаю! И при чём здесь вообще какие-то подземные жители из европейских сказок? Ты бы мне ещё в попугаях расстояния измерять начал! — очень вовремя просветил я его по поводу своей дремучести в морском деле.
При этом я ни секунды не переставал молиться о двух вещах: как бы нам не столкнуться бортами с идущим по соседству катером Кази, что лишь на пару корпусов опережал нас в своём стремлении сблизиться с противником, да как бы не схлопотать японский снаряд.
Мы ведь, по сути, являли собой этакие хрустальные пушки. Сами могли подгадить противнику так, что дай боже. Но и выдержать хотя бы малейшие повреждения при этом никак не могли. В нас ведь, куда ни прилети снаряд, он, за редким исключением, попадёт, либо в силовую установку, либо в топливные баки, либо же в торпеды. А, как известно, хрен редьки не слаще.
— Шесть градусов лево руля! Крыса ты сухопутная! — с хорошо просматриваемым удовольствием решил, что отыгрался за мои былые подколки младший минный офицер, обзывая меня столь обидным прозвищем. Впрочем, на всякий пожарный случай не забыл ткнуть пальцем в нужном направлении.
— И горжусь этим почётным званием! — вовсе не став обижаться, выдал я, одновременно подправляя курс. Уж в чём-чём, а в градусах я разбирался. Мою фирменную настойку на клюкве папа́ и Кази уважали очень сильно! — Ибо сухопутная крыса — по своей сути есть ёж! А ёж, чтоб ты знал, господин мичман, не только сильный, хоть и лёгкий, лесной хищник, он ещё вдобавок является самой гордой птицей в мире! Не то, что вы, бакланы водоплавающие!
— Девять кабельтовых! Идём чётко на цель! Так держать! — проглотив мои слова про бакланов, выдал новые вводные Губонин.
— Время до сброса? — кивнув в ответ, что принял, но опять не понял, на всякий случай уточнил я, сколько нам ещё оставалось играть в салочки со смертью. С секундами оно всё же было как-то поточнее.
— Скорость?
— 32 узла!
— Полторы минуты до пуска! — совсем не обрадовал меня мичман, поскольку мне как-то очень резко захотелось избавиться от несомого боекомплекта вот прямо здесь и прямо сейчас.
Да. Это-то и было страшно. Вроде как мы и являлись едва ли не самыми быстрыми боевыми кораблями в мире. Но на то, чтобы сократить дистанцию до 1,5 кабельтовых нам ныне требовалось целых полторы минуты лететь на всех парах очень плотной группой чётко на выбранную цель, никуда не сворачивая и не маневрируя. И что-то мне при этом подсказывало, что на борту японского крейсера уже активно наводили многочисленные пушки на наши резко ставшие нескромными персоны.
— Бам! — первый разрыв чего-то крупнокалиберного прямо по направлению движения нашего катера я засёк секунд через сорок. Хотя, судя по количеству видимых вспышек и начавшему закрывать японский корабль облаку пороховых газов, били они по нам уже с максимально возможной скорострельностью и из всего, что только могло вести огонь.
— Дистанция! Время! — прокричал я, напряжённо вцепившись в штурвал, как только рубку нашего катера обдало опавшим фонтаном воды от очередного близкого разрыва.
— Ещё 2 кабельтова пройти! Ещё двадцать секунд! — тут же отозвался мой «наводчик».
— Горшечников! Готовься дёргать чеку! Мичман! Командуй ему!
— Дзонг! — это в рубке нашего катера образовалась сквозная пробоина от пробившего её 47-мм снаряда. Повезло нам, что к столь малокалиберной артиллерии настоящих фугасных гранат ещё не делали. Да и толщина стенок рубки составляла считанные миллиметры всё той же древесины, пробив которые, снаряд, наверное, даже и не взвёлся для подрыва. Так и ушёл цельным куском в воду. Иначе бы мы тут мигом наглотались своими телами осколков со всеми вытекающими из этого последствиями.
— Горшечников! Пуск! —