— Тебя не берёт меч и сталь, даже до меня дошли слухи, что твой враг в отчаянии.
— Рад тебя видеть, Инлал! — каждое знакомое лицо уже казалось родным после стольких боёв и пребывания в яме. До сих эсор не подводил — его информация оказывалась верной, помощник, выделенный мне стариком, тоже не подвёл. Но его слова меня насторожили: неужели ненависть Махуа так велика, что достигла квартала ремесленников.
— Нет, но у меня есть уши в любом храме, — улыбнулся Инлал на мой вопрос. — мои уши слышат то, что не предназначено для них. Тебя пытались отравить — ты выжил, тебя не смогли убить даже трое наёмников, специально подобранные твоим врагом. И ты быстро обзаводишься друзьями, — эсор вновь присел на корточки, показывая жестом присесть рядом. Превозмогая боль от ноющих мышц бёдер, присел рядом, стараясь сохранить равновесие. Инлал молчал, я тоже не нарушал тишины, ожидая, что скажет этот проныра. Он не пришёл сюда просто увидеть меня, да и стражником пришлось отвалить мзду, чтобы дали нам поговорить наедине.
— Твоя жизнь стоит ровно сикль, — наконец нарушил молчание Инлал. Я продолжал хранить молчание, чтобы эсор сам поведал зачем явился. — Именно сикль стоит яд «сладкий сон», который купили у моего знакомого. — замолчав, Инлал вперил в меня свой взгляд. — Понимаешь, о чём я говорю?
— Не совсем, — честно признался, хотя кое-какие догадки у меня были.
— «Сладкий сон» погружает человека в приятное состояние, он становится расслабленным, медлительным и даже не чувствует опасности. Но с едой его давать бесполезно — тогда он не действует. Но если его малая часть попадёт в кровь, ты сразу почувствуешь действие. Голова будет понимать, но тело не слушается. И именно этот яд купили вчера.
Инлал замолчал.
— Его купили против меня?
Глаза эсора сузились, по лицу пробежала тень.
— Ты же не глупый мелаххи, чтобы задавать такие вопросы. Яд нанесут на лезвие меча, стоит твоему противнику поцарапать тебя и станешь медлительным, как буйвол в летнюю жару.
— Инлал, — эсор поднял голову и встретился со мной взглядом, — почему ты меня предупреждаешь?
— Ты хорошо платил, — беззвучно рассмеялся старик, но сразу стал серьёзен, — твоя жизнь стоит моей жизни?
— Не понял, — я действительно не врубался, что скрывается за его зашифрованными фразами.
— Я спасаю твою жизнь сегодня, придёт время и ты спасёшь мою, — Инлал протянул руку. Пришлось снова демонстрировать связанные руки, ответить на рукопожатие не было возможности. Инлал обеими руками взял мои связанные руки и трижды их сжал:
— Теперь ты должен мне жизнь, мою жизнь, когда придёт время.
— Я пленник в этой яме. Если не убьют на поединках — продадут в рабство. Как я смогу спасти твою жизнь?
Эсор поднялся, оглянувшись на стражу неподалёку, приблизился к моему уху и зашептал:
— Завтра последний бой, если выживешь тебя и твоих друзей отправят в каменоломни царя Суппилулиума. Я знаю, что ты сбежишь и доберёшься до столицы хурре Вешикоане и станешь большим человеком. Вот тогда и вернёшь долг!
Не проронив больше слова, Инлал с неожиданной для него скоростью покинул территорию зиндана.
— Кто это был? — Этаби не терпелось узнать: — Снова эта чёрная женщина?
— Инлал, помнишь менялу-эсора? — Этаби, конечно, помнил старика, при упоминании его имени сплюнул под ноги, но попал на руку Эслы. С большим трудом удалось успокоить петушков, готовых биться насмерть в нашей вонючей яме. Колебался насчёт информации, полученной от эсора, но решил всего не говорить. Этаби поднимет бучу, узнав про каменоломни. А по мне попасть туда означало возможность бегства. Это, сидя в яме трудно бежать, а на каменоломнях будет много людей, за всеми не уследить.
Вопреки ожиданиям и полученной от Инлала информации, на следующий день поединка не было. Саленко исправно приходил, большинство стражников знали украинца в лице и даже охотно с ним общались, зная, что он из Главного Храма. Археолог, напуская важный вид, сообщал стражникам местные сплетни. Итогом его дружеского общения со стражей стало то, что теперь он мог по часу проводить вместе с нами. Спросив у него на русском насчёт планов Махуа относительно меня, не получил конкретной информации. По всей видимости, источник Инлала располагался ближе к царственному телу, чем мой товарищ.
Поединок назначили через день: стражник, назначенный на место Эслу, всю дорогу дёргал за верёвку, заставляя переходить на трусцу. Это был довольно молодой парень, ревностно принявшийся за новую и почётную работу.
На площади был аншлаг: Саленко, подбежав и не обращая внимания на тычки моего персонального стража, сообщил, что сегодня последний бой. Родственники остальных убитых решили отказаться от мести и не пользоваться правом закона крови.
— Это неспроста, думаю, что этот дьявол придумал новое коварство, — увернувшись от копья стражника, Саленко, отбежав на пару метров, продолжил:
— Берегись Арт, они что-то замышляют!
При моём появлении люди повскакали с мест, оглашая округу моим именем. Я обратил внимание, что на площади стало куда больше посадочных мест, словно Махуа хотел, чтобы мою смерть увидели с комфортом и как можно больше людей.
При виде противника не смог удержаться от улыбки — это был юнец, которому едва минуло восемнадцать. Кроме его возраста, обращала на себя внимание его худоба, туника висела на нём как на вешалке. Парень нервно озирался под криками толпы, скандирующей моё имя.
«Одним плевком», — мелькнула мысль, и практически сразу пришло понимание, почему мне выбрали именно этого соперника. Именно по той причине, какую реакцию он у меня вызывал: Махуа рассчитывал на недооценку противника в моих глазах. А парню-то ничего и делать не надо, просто умудриться нанести мне порез. С его худобой и инфантильным видом, не скажи мне Инлал про яд, точно не обратил бы внимания на его детские выпады, пропустив укол или порез.
Первое впечатление обманчиво — в этом я убедился, едва начался бой. Противник двигался с ненормальной скоростью, пару раз клинок рассёк воздух в опасной близости от моего лица. Самое опасное, что нельзя допустить даже мельчайшей раны. Этот противник оказался самым трудным из одиночных: меч в его руке мелькал, рассекал воздух. Сам парень ловко уворачивался от моих выпадов, порой даже превосходя меня в реакции. Мне с трудом удавалось сохранять хладнокровие, мой удар опаздывал, а сам я едва