Он смял салфетку с такой силой, словно собирался выдавить из нее влагу. Но опомнился и разжал кулак.
— За последние годы мы с ней стали близки. Быть может, между нами нет страсти, как между многими супружескими парами. Но я предан ей, как дорогому другу. И не жду от нее предательства.
— Не переживай — Софья Яковлевна улыбнулась ему. — Обещаю, что не стану обижать Маргариту. Я не делала этого раньше и не собираюсь начинать сейчас.
Мне было удивительно видеть отца таким. Все прошедшие годы я считал его холодным, но за несколько последних рнедель рассмотрел другую сторону князя Чехова.
— Могу обещать не приближаться к Маргарите Ивановне, — подал голос я. — Она наверняка перешагнула через себя, когда приезжала на Охоту.
— Ей было страшно оказаться рядом с тобой, — согласился отец. — Но она не бросила семью с тот момент.
Я не стал возражать, хотя про себя подумал, что Маргарите просто пришлось исполнить долг.
— Мы все это ценим, — ответила за меня бабушка.
Я отставил тарелку, вспомнил о мальчишках, взглянул в окно, где на набережной проходила стайка ребятни. Отчего-то в памяти всплыла история с Мишкой и его друзьями. И внезапно понял, что сижу за столом с человеком, который может многое изменить.
— Я хотел спросить… Знаю, что ты курируешь приют на Обручевской. Тот, где содержатся трудные мальчишки.
Он кивнул, казалось, удивленный моим вопросом:
— Уже несколько лет. Стараюсь, чтобы подростки вышли в мир законопослушными подданными. Иногда помогаю с трудоустройством в подмастерья. В общем — делаю все, что могу. По мере сил, конечно.
Я замялся, а затем произнес:
— Мне нужно помочь паре воспитанникам. А если повезет, то не только им. Ты можешь подсказать, с кем говорить?
Филипп Петрович нахмурился:
— Помочь по работе? Они что-то натворили?
Я покачал головой:
— Нет. Всего лишь подростки с тяжелой судьбой.
Отец тепло улыбнулся:
— Просто приезжай. Я сам представлю тебя кому нужно.
Я кивнул. И почувствовал, как внутри становится легче. Словно тяжелый камень, который лежал на душе с тех пор, как приютские покинули мою гостиную, наконец покачнулся. Открыл было рот, чтобы поблагодарить отца, но в этот момент бабушка негромко поставила вилку на край тарелки, аккуратно отёрла уголок губ салфеткой и пристально посмотрела на меня:
— Темный мастер, который решил помогать заблудшим детям, — медленно произнесла она. — Воистину неисповедимы пути Искупителя.
— Я…
— Не думай, что я против, — поспешно ответила Софья Яковлевна. — Я только за. Но если решил помогать этим мальчишкам, делай это как положено.
Я приподнял бровь, чуть улыбнулся. И уточнил:
— Это как?
— Не впустую, — отрезала бабушка. — Съездить, пожалеть, пообещать, принести кому-то новую куртку — это, конечно, приятно. Но это всё равно, что голодного хлебом угостить. А дальше?
Я молчал. Отец тоже отложил приборы и с интересом посмотрел на Чехову, ожидая продолжения.
— Нельзя помогать наполовину, — проговорила бабушка. — Эти ребята не просят жалости или снисхождения, Павел Филиппович. Им нужна опора. И если уж ты решил им эту опору дать, то наставь их на правильный путь. Дай им, к примеру, шанс выучиться какому-то делу. Настоящему, нужному. Пусть станут токарями, пекарями, ветеринарами — да хоть часовыми мастерами. Только чтобы руками, с головой и честью. Ты это можешь.
— Каким образом? — не понял я. — Я не токарь и не часовщик. Я адвокат.
Заметил, как отец прикрыл ладонью рот, пытаясь спрятать улыбку. Видимо, он уже понимал, к чему клонит бабушка.
— Тебе не нужно быть часовщиком или токарем, — ответила Чехова. — Ты народный адвокат. Который, благодаря своей репутации, может помочь сотням. Который способен устроить такого приютского подростка куда угодно. Просто договорившись с нужным человеком. И я уверена: мало кто из этих людей сможет тебе отказать.
Я не ответил. Просто сидел и чувствовал, как внутри загорается какое-то новое, непонятное чувство. Будто бабушка так просто всё по полочкам. И вдруг стало понятно: можно заявиться в приют с коробкой яблок и уйти с лёгкой совестью. А можно остаться. И помочь этим детям. И многим другим.
— Спасибо, — тихо сказал я. — Наверное, вы правы.
Бабушка кивнула, снова взяла вилку и совершенно буднично добавила:
— Конечно, права. Это же элементарно.
Я усмехнулся:
— Никогда бы не подумал, что работа адвокатом по назначению может принести столько связей, которые будут полезны для других.
Софья Яковлевна вдруг мягко улыбнулась:
— Считай, что это связи во спасение, Павел Филиппович. Так ты сможешь помочь. Не об этом ли ты мечтал, когда устраивался работать адвокатом.
Я покосился на отца, и Филипп Петрович кивнул:
— Твоя бабушка говорит правильные вещи.
Он покачал головой и продолжил:
— Признаться, никогда бы не подумал, что от адвоката может быть польза для общества.
— Все когда-то меняется, — ответила за меня бабушка. — И даже от адвоката может быть польза.
Глава 25. Вечерние размышления
После обеда мы ещё немного посидели, не торопясь, как это бывает, когда разговор тёплый, а чай в чашке ещё не остыл. Бабушка, как всегда, плавно перешла на тему новостей. Она не касалась официальных новостей, которые печатали в газетах, а говорила о тех, что циркулировали в верхах: через ужины, приёмы, вечеринки, где шёпотом рассказывались не цифры и указы, а взгляды, слухи и намёки.
Информацию Софья Яковлевна подавала с артистизмом. Сначала она невзначай упоминала какую-то фамилию. Словно бы случайно, вскользь, между двумя глотками чая. Затем, сделав вид, что вспомнила что-то вдруг крайне важное, уточняла:
— Вы, кстати, слышали про недавнюю историю с младшим Бирюковым?
Я и отец переглядывались и качали головами. Бабушка театрально поджимала губы, морщила лоб:
— Да вы что! Совсем от жизни отстали. Работа, работа… Ни новостей не знаете, ни приличного скандала не цените. Стыд и позор.
После чего начинала подробно обо всем рассказывать с видом человека, вынужденного срочно ликвидировать наше невежество. Голос её наполнялся сочными интонациями, брови оживлённо двигались, а в рассказах, порой, было больше драмы, чем в старинных романах. Мы слушали, перебивая лишь короткими репликами и тихими смешками. Даже отец, суровый и немногословный, иногда не мог удержаться от ироничного комментария. Мне подумалось, что мы много упустили за эти годы, пренебрегая такими теплыми семейными посиделками.
— А этот его зять… да-да, тот самый, — продолжала бабушка, — опять устроил