– Так ты же вроде Юдину обещал, что ежели тот сумеет сделать листы в ту же цену, то хоть сотню пускай кропает. Вот он и сделал, – Репнин позволил себя улыбнуться уголками губ, когда я с полнейшим непониманием разворачивал листы. Бумага была тоньше. Она была намного тоньше и по качеству приблизилась к той, что я привык видеть в современных мне газетах. Я поднял вопросительный взгляд на Репнина, разворачивая листы, стараясь найти ту самую заметку, которую Юдин обещал мне написать. Юра понял мой вопрос без озвучивания и принялся излагать: – Они вдвоем с Шереметевым пошли к послу китайскому. Шереметеву же велено было почтой голубиной заняться, вот он и занялся, да так прытко, что только пятки засверкали. А одно из условий для почты голубиной – это бумага тонюсенькая, но прочная, которую можно в скатку скатать и к лапке птахи привязать…
– А китайцы большие спецы в изготовлении подобной бумаги, – перебив Репнина, закончил я. – Ну, а Юдин свою корыстную цель преследовал. Но как же быстро ему удалось этого добиться.
– Так это токмо болванка. На самом деле тут три номера, а не один, но Юдин просил их все тебе представить, чтобы и содержание оценить, и показать, ежели такую бумагу погонят, то она и дешевле будет аккурат в три раза, то есть условие твое выполнено, государь.
Я перестал шуршать газетой и уставился на входную дверь, к которой сейчас стоял лицом, повернувшись к своим подданным филейной частью, но вот конкретно сейчас мне было все равно. Когда-нибудь Карл Юнг назовет этот эффект «синхроничностью», а в концепцию его теории ляжет предположение, что ничто в этом мире не происходит случайно и что любое событие в той или иной степени влияет на другие, вроде бы никак не связанные с ним.
Мое появление, а затем и сдвиг истории в другое русло породили цепь событий, которые уже от моего влияния никак не зависели, но, тем не менее, были связаны хоть и очень отдаленно с моим появлением или же являлись следствием когда-то принятых мною решений, которые не были изначально решениями этого мира. «Синхронность», это Юнг правильно скажет, или не скажет, или это скажет кто-нибудь другой, и, подозреваю, что гораздо раньше, потому что некоторые вещи начали всплывать передо мной, хотя до их официальных использований было еще лет сто. Я зло прищурился: а не все ли теперь равно? Главное, что я знаю цену этим вещам, и нужно только сделать так, чтобы они остались здесь в Российской империи, в крайнем случае, у моей страны должна появиться на эти вещи монополия, или же абсолютное право, с помощью которого она сможет позволять другим странам пользоваться этими вещами, но в любой момент может это право и отозвать.
Юнг считал свою «синхронность» чем-то вроде Мировой души, объединяющей все и вся, я с ним никогда не был согласен, но сейчас чаша моего скептицизма изрядно опустела. При взгляде на газету я уцепился за знакомые слова и отбросил мысли о пространстве, времени и их связующих компонентах. Проще надо быть. Телеграф сначала запустить, потом и до чего-нибудь еще дойдет, причем без моего участия. До парового движителя – точно дойдет. Кстати, надо бы узнать, как там дела у моих ученых мужей. Что-то давно от них известий не было. Ни хороших, ни об их вечных склоках и скандалах. Или заняты сильно, или все вместе Шумахера удавили, чтобы не мешался под ногами… Что-о-о?
– Это что такое, вашу мать? – прошипел я, ткнув пальцем в крохотную записульку о том, что автор газеты ошибся, когда связал проявленную государем активность в отношение некоей дамы с поеданием картофеля, однако сейчас, когда во дворце наблюдается некоторый кризис и отсутствие данного овоща на государевой кухне, почему-то имя государя не упоминается даже дворовыми девками шепотом на кухне, а Российский двор в этом плане может являться примером для подражания даже для славящегося своим ханжеством двора Мадридского. – Что это такое?!
– Государь, тише, ты внимание привлекаешь, – нагнувшись ко мне, прошептал Репнин. – Вот поэтому я и велел от твоего имени сначала с тобой все согласовывать. Чтобы опять никакого конфузу не произошло. Передать Юдину, чтобы заметку переделал?
– Передай, что если он опять что-нибудь этакое выкинет, то я его лично плетьми на конюшне отхожу, – мрачно пообещал я Репнину, сунул в руки немного помятые листы и повернулся как раз в тот момент, когда ко мне подводили Цезаря. – Почему так долго готовили? – Я потрепал коня по морде и протянул ему сахар, который тот очень аккуратно снял с моей ладони губами.
– Да что-то Цезарь сегодня капризничать удумал, еле уговорил узду принять, – развел руками конюх.
– С ним все в порядке? – я обеспокоенно принялся рассматривать жеребца. – Может, заболел чем?
– Да все у него хорошо, здоровее зверюги не видал я, хоть при конюшне всю жизню провожу. Настрою у него сегодня нет кататься. Как бы не выкинул какой фортель. Мож кого другого седлать?
Цезарь, словно поняв, о чем говорит конюх, замотал головой, оскалился и злобно всхрапнул. Я тут же принялся его успокаивать.
– Ну что же ты буянишь? Застоялся поди, вот и норов решил показать? Ничего сейчас разомнемся, только ветер будет в ушах свистеть, – и, не дожидаясь помощи, я вскочил в седло, продолжая поглаживать вороного по шее. – Тронули!
На мое откровенно хамское поведение на крыльце мало кто обратил внимания, может, и правда в простой одежде не признали, особенно те, кто издалека смотрел.
Кавалькада выехала за ворота и понеслась по заснеженным улицам, все больше и больше увеличивая темп, однако не переходя пределы разумного – по городу все-таки едем, мало ли кого на дорогу может вынести. Но как только мы миновали последние дома, полетела впереди спущенная свора, а за ней и я уже пустил Цезаря в галоп, что тот принял с большим энтузиазмом. Охота шла на лосей. Получив мой приказ об организации охоты, Петька поручил парочку лосей выследить. И теперь мы неслись в том направлении, где нас должны были ожидать эти благородные быки.
Рядом со мной мелькнуло белое пятно, в котором я узнал кобылку Елизаветы. Тетка весело смеялась и пыталась удержать на голове шляпу. Вот ненормальная, замерзнет же, отморозит что-нибудь очень важное для женщины. Тон лая своры сменился, теперь было очевидно, что собаки гнали крупного зверя. В пылу охоты я вырвался вперед и, когда свора зачем-то разделилась, на автомате свернул за отделившейся частью. Где-то сбоку снова мелькнуло белое пятно, и тут собаки резко сдали назад, а одна из них заскулила. Не понял…
Рев, раздавшийся впереди, вовсе не был похож на трубные звуки, издаваемые лосем. Я осадил Цезаря, который и сам охотно остановился, услышав этот столь неприятный для нас звук. Не слезая из седла, я протянул руку и вытащил из специального чехла у седла ружье, недавно преподнесенное мне испанцами. Хорошее ружье, я его даже успел испытать. Упаковать его в чехол вместе с набором для зарядки приказал еще тогда, когда один на один с волком остался. Нет, я молодец и держу себя в хорошей форме, но шрамы на руке, оставленные клыками хищника, нет-нет да и давали о себе знать, чтобы испытывать не желание повторить этот не слишком потрясающий опыт.
Надорвать патрон зубами, всыпать порох в ствол, патч из бумаги патрона с пулей протолкнуть шомполом, долго, как же долго, нужно как-то ускорить этот процесс или подтолкнуть кого-то к этому ускорению. Шомполом утрамбовать так, чтобы никакого зазора не осталось. Взвести курок и насыпать порох на полку… Цезарь переступил с ноги на ногу, и я негромко выругался, потому что просыпал порох мимо полки. Быстрее, черт вас всех возьми! Порох на полке, теперь захлопнуть крышку и вскинуть ружье, глядя в ту сторону, откуда пятились собаки и уже совсем близко раздался рев.
Из-за деревьев вышел медведь, которого наша охота, похоже, подняла из берлоги раньше срока. Он заметил меня и заревел, одновременно поднимаясь