Минуту — максимум. Потом — всё. Остались трупы. Некоторые шевелились. Я подошёл, добил. Лаура тоже. Никаких сомнений.
– Что это было? – выдохнула она, отряхивая клинок.
– Не знаю. Но их много.
– Живые?
– Вряд ли. Внутри нет крови. Только тёмная слизь.
Я наклонился к одному, разрезал брюхо. Там — мясо, кости, что-то вроде яиц. Не нормальные. Пластичные, мягкие.
– Выведенные, – сказал я. – Не мутанты. Созданы. Система опознает как "Мароны".
– Зачем?
– Кто-то тренирует зверей. Или натравливает. Или делает приманки.
Она не ответила. Только смотрела на поле, где трава ещё тлела. Пепел шёл вверх медленно.
Я обошёл машину. Вмятины — есть, но не критичные. Стекло треснуло, но держится. Задняя дверь поцарапана. Проверил колёса — норм.
– Поехали. Пока не прибежали другие.
– А если прибегут?
– Тогда сожгу к херам всё поле.
Завёлся. Плавно тронулся. Машина чуть вильнула, но взяла направление. Лаура молча села. Пистолет — на коленях. Глаза — в боковое окно. Тень от выжженной полосы тянулась за нами, пока мы не вышли обратно на основную трассу.
Километров через двадцать дорога стала меняться. Вдоль обочин — покосившиеся знаки, на одном ещё можно было разобрать слово "FERMARE". Я сбросил скорость.
Впереди виднелись баррикады. Не армейские. Металлолом, пара сожжённых машин, на крыше одной — мешки с песком. Справа — табличка на доске: "Точка проверки". Ни эмблем, ни флагов. Просто чёрная краска и стрелка вниз.
– Видишь? – тихо сказала Лаура.
– Вижу.
Я остановился за пятьдесят метров. Вышел.
Семь человек. Одежда — сборная: бронежилеты, джинсы, куртки с нашивками. Один — в старом полицейском шлеме. Оружие у троих. Остальные держались рядом, расслабленно, но не беспечно, у некоторых кинжалы системные на поясах, у одного топор в руке. Глаза — на нас. Пальцы — возле спусковых крючков и холодняка.
Один из них, высокий, с ножом на поясе, шагнул вперёд. Улыбка на лице, но в голосе сквозило давление.
– Buongiorno, amico. Dove andate?
Я не ответил сразу. Смотрел ему в глаза.
– English. Speak English, – сказал жёстко.
Тот усмехнулся.
– Без проблем. Просто блокпост, друг. За дорогу надо платить. Один магазин, не больше. Или… найдём, чем заменить.
Он говорил ровно, но руки держал свободными — чтобы быстро схватить, если что. Остальные не приближались, но уже начали менять позиции. Двое отошли в стороны, беря машину в полуокружение. Один снял автомат с предохранителя, но не поднял.
Я шагнул ближе. Не торопясь. Молча.
– Дороги — ничьи. Плата за воздух не прокатит.
– Мы тут порядок держим. Никто не жаловался. – Он попытался снова улыбнуться. Напряжённо. – Не хочешь платить — возвращайся. Или докажи, что можешь не платить.
– Я уже доказал. Много раз. – Я говорил спокойно. – Просто ещё не вам.
Молодой, что стоял чуть в стороне, достал из кармана смартфон, старый, в резиновой обмотке. Потом резко выпрямился, глянул на меня — и замер. Лицо побелело. Что-то пробил на телефоне.
У меня по спине побежал холодок. Справку запросил. Черт.
– Слушай, Тони… глянь.
Тот с ножом подошёл, взял у него телефон. Прочитал. Глаза сузились. Потом — поднял взгляд на меня.
Он отдал телефон назад. Рука опустилась. В голосе — другое напряжение. Уже не агрессия.
Он кивнул. Пауза. Потом — короткий жест рукой. Остальные начали отступать. Один опустил оружие, другой убрал планшет в рюкзак.
– Проезжайте. Не задерживаем. Просто не знали, кто вы. Это… недоразумение.
Я развернулся, пошёл к машине. Открыл дверь.
– Всё нормально? – спросила Лаура.
– Да. Переобулись на лету.
– Почему?
– Справку запросили. Увидели уровень.
– И что там?
– Сорок первый. Будто ты обо мне справку не запрашивала.
Я завёл мотор. Объехал баррикаду. Те, кто были с другой стороны, теперь смотрели молча. Ни угроз, ни улыбок. Один даже слегка кивнул — в знак уважения или страха, неважно.
Когда отъехали метров на двести, Лаура снова заговорила:
– А если бы не пробили?
– Тогда пришлось бы пробивать самому.
– Семеро.
– Мало. Если нет огнемёта или гранатомёта — мало.
Она усмехнулась.
– Ты пугаешь.
– Я и должен.
Километров через пять после блокпоста пейзаж начал меняться. Противно пахло перегноем и горелой резиной — будто кто-то недавно пытался поджечь мусорную кучу, но дождь всё испортил.
Я сбросил скорость. Впереди — пригород. Обочины усеяны осколками битого кирпича, на одной из ферм валялся обгоревший трактор. Зато дорога цела. Ям мало. Слева — небольшая вывеска, когда-то белая, теперь серая, облупленная. Но было видно: PALMANOVA.
– Вот и он, – пробормотал я.
– Город-крепость, – отозвалась Лаура. – Видела его на картах. Шестнадцатый век. Ровный, с бастионами. Как будто для войны и строили.
– Так и есть.
Первое, что бросалось в глаза — стены. Невысокие, но крепкие. Земляные валы, обложенные камнем. Один въезд — центральный, остальные перекрыты. Подъехали ближе — ворота открыты, но рядом дежурили. Карабинеры. Три человека, один с винтовкой, двое с пистолетами. На воротах — флаг штаба. Реальный, тканевый. Застиранный, но целый.
Я остановился, приоткрыл окно.
– Документы? – спросил один, лет сорока, с глубокими морщинами на лице. Не грубо, но без улыбки.
– Говори на английском, – жёстко отрезал я.
Он переглянулся с соседом, потом повторил:
– Papers?
– Нет. Мы из Портогруаро едем. Спрашивай по радио. Там знают.
Они переглянулись, один достал рацию, отошёл чуть в сторону. Второй присмотрелся к машине, потом к Лауре. Жилет заметил. Глаза прищурил, но молчал. Прошло секунд двадцать.
– Можете ехать. Сказали, не трогать, – коротко бросил тот, что говорил по рации. – Вас ждут в центре. Администрация на площади. Не тормозите.
Я кивнул, закрыл окно. Въехали. Внутри — другой воздух. Тише. Чище. Улицы узкие, вымощенные плиткой, местами — деревянные настилы, где асфальт разбит. Вдоль стен — кусты в кадках, даже цветы кое-где.
– Странно спокойно, – заметила Лаура.
– Это Пальманова. Город-шкатулка. Всё наружу не пускают. Пока.
– Пока.
Проехали через старинную арку. Слева — аптечный пункт, видно: открыт. Справа — бакалейная палатка, около неё очередь. Люди стоят молча, никто не лезет вперёд. За углом — автомастерская, два меха курят, кивают нам.
– Где центр? – спросила Лаура.
– Внутри кольца. Главное здание — на площади.
– Едем туда?
– Сначала