Тихую, как всхлип ночного джаза…
В темноте огарочек горит,
Лик вселенский скудно освещая,
В такт душа с душою говорит,
В сумраке друг друга узнавая…
Пережив Гоморру и Содом,
На Земле больной и утомлённой,
Плачет ива над моим прудом
О твоей саванне опалённой…
Рядом с африканской бронзой лба
Бледен алебастр моей ладони. —
Схожи наши судьбы и мольба:
«Боже, мир пошли земному дому!»
Жизнь — одна. И Родина одна.
Божья власть во всём и Божья сила:
Северная, странная страна
Двух беглянок с юга приютила…
Солнечные нити прежних уз
Рвутся, болью в сердце догорая.
Плачет ночь. — И тихо плачет блюз
На задворках северного рая.
2021 — Эссен
Борис Фабрикант / Борнмут /
Борис Фабрикант родился 09.04.1947 во Львове, окончил Политехнический институт. С 2001 года живет Москве, с 2014 в Англии. Публикации: Крещатик, Новый журнал, Интерпоэзия, Литеггатура, Золотое руно, Южное сияние, Эмигрантская Лира, Что есть Истина? Поэтоград, 45-параллель, Этажи, Дальний Восток, Литературный Иерусалим, Менестрель, Фабрика литературы, Под небом единым и др. Альманахи: Artelen, Литературные знакомства, Кочевье, Роза ветров и др. Выпустил книги «Стихотворения», «Сгоревший сад», «Крылья напрокат». Лауреат конкурсов «Эмигрантская Лира», «Пушкин в Британии». Член СРП.
Винносеннее
А в третьей четверти морозней,
цветные пятна за день смыло.
Листвы, простывшей за ночь, гроздья
заполнят старое барило,
в нём сладкое вино, осенний
настой, густой, как вечер, тёмный,
так, в дрожжи добавляя тени,
душой крепчает херес томный.
А воздух ярче окон мытых,
открытых в заповедный лес
погибших листьев позабытых,
на землю выпавших с небес.
По краю медленно стекая,
густеет дождь, и не напиться,
и отражаются в токае
дерев хмелеющие лица.
Разделись, чтоб переодеться,
крадётся нежное светило
на обнажённых наглядеться,
пока не снежно и не стыло.
Восход просекко льёт в щербатый
бокал и шлёпает босой,
где просека легла закату
посадочною полосой
* * *
Снег утоптать и, шаркая в калошах,
тереть его до льда, тереть до льда.
И каждый день останется хорошим,
и целый год, который навсегда.
А снег и память тонкие листочки
кладут в следы, не оставляя звук.
Я запишу, поставлю даты, точки
и осторожно выпущу из рук.
Те давние и клятвы, и обманы,
как роспись в небе дымом из трубы,
растают к лету, йодом смажем раны,
всё заживёт до свадьбы и судьбы
* * *
В природе жизнь и смерть лишь сто́роны
одной монеты неразменной,
и хриплой стаей вьются во́роны,
как школьники вечерней смены,
и белый снег, изнанка грязная,
в снежок забавы детской вырос,
похожий на шары заразные,
какими нам рисуют вирус.
И катится монета аверсом
ко мне и реверсом к чащобе.
А жизнь и смерть живут по адресу
по обе стороны, по обе
* * *
Дней воздушные пузыри
Надуваются. Подождём.
Очень яркие у зари,
Очень мокрые под дождём.
Рассыпаются — подышать
Крошкой брошенной воробьям.
Понедельники не спешат,
Собираются по краям.
Без команды никто, нигде,
Даже ветер пустой не крут.
Кто вообще бы на них глядел,
Если б мы не дышали тут?
* * *
Вода любая, навсегда вода.
И листья отдыхают от покоя
Ночного на ветру, где он всегда
Придумывает что-нибудь такое!
И этот круг, запущенный давно,
Движеньем звёзд и сменой дня и ночи
Для нас судьба и счастье. И кино.
Сюжет не вечен. Слава Богу, прочен
* * *
Сливаясь с тенью, виснут кружевами
Пустоты между почвой и кустами,
Коклюшками в цветах мелькают пчёлы,
Горластый разномастный мир весёлый
Сплетает стебли, ветви со стволами —
И это всё строенье, между нами,
Похоже на модели ДНК.
На всё, конечно, Божия рука,
И жизнь, — его творенье, рукоделье, —
То повод нам для слёз, то для веселья.
И каплет мёд, и горем пахнет счастье.
Власть думает, что обладает властью.
И меж собой аукаются встречи,
А утра переходят в новый вечер
В другой стране в другие времена
* * *
Светящиеся окна в темноте
для ангела домой входные двери,
висит на небе в полной пустоте
и ищет ключ, запутавшийся в перьях.
И, смыв остатки трудового дня,
попросит чаю, шаткой табуреткой
скрипя, напишет что-то про меня,
оттиснет палец, как сургуч монеткой.
Глядеть в окно темно, земля ничья,
договорились, света до рассвета,
как не испить из старого ручья,
вмороженного в лес зимой до лета.
И яростно поковыряет в ухе,
ладонью крошки со стола сметёт
(такое видел в старой развалюхе)
и бросит в рот, и скажет: шалость — жалость.
Как будто он такой же, как народ,
внизу уснувший, отмечая старость
* * *
Сложу бумажный самолётик
У самого начала дня.
Он улетит, как беспилотник,
Оставив во дворе меня.
Они там крутят иммельманы,
Петлю, вираж, переворот,
А дворники ругают маму,
Что застит небо самолёт.
Года на бреющем летели,
Забыв про высший пилотаж.
Давно бумажные модели
Не выпускает экипаж.