Фуражки возле потолка.
Всегда с успехом поздравляют
Того, кто славится трудом.
В пример приводит Николая
Другим работникам Губком.
Нос, не задрав от этой чести,
Он просыпается чуть свет,
Пытаясь с коллективом вместе
Улучшить качество газет.
V
Однажды, повстречав красотку,
Он от любви сошёл с ума.
Её изящная походка
Его оставила без сна.
Когда пушистые ресницы
Поднял проказник Купидон,
В уста медовые девицы,
Как в бездну провалился он.
Он утонул в объятьях страстных,
И губы жадно целовал.
А молнии из глаз прекрасных
Его сразили наповал.
С его холодной кровью польской,
Произошёл какой-то взрыв.
У них на свадьбе комсомольской
Гулял весь городской актив.
Словам на свадьбе мало места.
Лишь пей, и «горько» повторяй.
Сидела юная невеста
И с ней счастливый Николай.
Начальник, с браком поздравляя,
Незамедлительно вручил
Супруге юной с Николаем
От новой комнаты ключи.
Добавил, жениха целуя:
— Семья должна иметь свой дом.
Тем более, что честь такую
Ты заслужил своим трудом.
Умолкли свадебные песни,
Шум голосов и пьяный крик.
Он со своей женою вместе
Пошёл по жизни напрямик.
Замок, в волненье открывая,
Ликует новая семья.
А комната, хоть небольшая,
Зато отдельная, своя.
На кухне самовар из меди,
Кастрюли, примус и буфет.
Вдобавок чудные соседи,
И даже тёплый туалет.
Две небольшие комнатушки
Занял стекольщик Соломон,
С женою — Цилею толстушкой,
Два сына: Фима и Семён.
Семен — воспитанный парнишка,
Неповоротливый толстяк,
Весь день читал на кухне книжки,
Готовился пойти в рабфак.
А Фиме места было мало.
Мал, но остёр на язычок.
И канарейка умолкала,
Когда он в руки брал смычок.
Когда весеннею порою
Он заливался как скворец,
Казалось, с скрипкою своею
В особой дружбе сорванец.
А в дальней комнате, близ ванны
Жил очень милый человек.
Угрюмый и довольно странный
Седой сапожник — старый грек.
Пропахший лаками и кожей,
Сидел в сапожной будке он.
Все звали старика Серёжей,
Хоть был по паспорту — Саргон.
Он ассирийцем был вообще-то,
Когда-то это был их дом.
Их старики учили деток
Владеть сапожным ремеслом.
Но все их греками считали,
За очень смуглый кожи цвет.
У нас их предки проживали
Уже почти, что триста лет.
Судьба его не балова́ла,
Он без ноги был — инвалид.
Весь день по дому хлопотала
Жена по имени Лиллит.
У них когда-то сын был Юра,
О нём и горевала мать.
Его за что-то сам Петлюра
Распорядился расстрелять.
Хотя и вздорили порою
На кухне за любой пустяк,
Но жили дружною семьёю
Евреи, греки и поляк.
Никто не пил и не буянил
И за собою убирал.
Бывало, Фима хулиганил,
За что по шее получал.
А Николай по-молодецки
Был оптимистом той порой.
Он в этот Вавилон советский
Явился с юною женой.
Они и ахнуть не успели,
Как пролетел медовый год.
Зашевелился в колыбели
Пищащий маленький приплод.
Жизнь словно зебра полосата,
И вслед за белой полосой,
Приходит страшная расплата —
Старуха с острою косой.
Печаль ложится болью в сердце
Когда уходит пожилой.
Сто крат больней, когда младенца
Накроют мраморной плитой.
Кручина, душу разрывая,
Послала непосильный груз.
И на руках у Николая
Скончался милый карапуз.
Потеря не даёт покоя,
А в голове сплошной туман.
Не в силах справиться с тоскою,
Жена присела на стакан.
Она так сильно напивалась,
Что не могла идти домой.
И ничего не оставалось
От красоты её былой.
Расстаться с жизнью захотела,
Бросаясь в прорубь, а потом
Её безжизненное тело
Нашли весною под мостом.
Чтоб пережить потери эти,
Нырнув в работу с головой,
Он посвятил себя газете,
Смерившись с горькою судьбой.
Он пропадает дни и ночи
В цеху печатном, и ему
Совсем не нужно женщин прочих.
Никем не заменить жену.
Одна отрада, что у Франи
Чуть-чуть наладились дела.
Забыла прежние страданья
И двух детишек родила.
Жизнь продолжалась, очень скоро,
Забывшись в праведных трудах,
Он Троцкого клеймил позором
В своих редакторских статьях.
Учиться никогда не поздно.
Он стал осознавать сполна,
Что стала стройкой грандиозной
С колен встающая страна.
На задний план сместились беды,
Явился новый интерес.
Он славил новые победы:
Турксиб, Магнитка, Днепрогэс.
Утихли постепенно грозы,
Настала новая пора.
Страна вновь созданным колхозам
Передавала трактора.
Почти не помня о страданье,
Дождливым и ненастным днём,
Он увидал письмо от Франи,
В почтовом ящике своём.
Сестра описывала муки,
И обращалась к небесам.
Бумага обжигала руки,
Катились слёзы по щекам.
Письмо без «здравствуй» и начала,
Ему несчастная сестра,
— Пойми, мой брат, — она писала, —
Мне помирать пришла пора.
Мы все живём потомства ради.
Не исключения и я.
Родились Митенька и Надя,
Теперь они моя семья.
Вполне по меркам деревенским
Был обеспеченным наш дом.
Была я счастлива по-женски,
Но в ясный день ударил гром.
Ту землю, что крестьян кормила,
Решили передать в колхоз.
Кто не хотел, отняли силой
Всех лошадей, коров и коз.
Назначен управлять колхозом
Какой-то пришлый горлопан.
Он был небрит, вонял навозом,
Неряшлив, груб и вечно пьян.
По-пьянке трактор поломали.
Запчасти про́пил негодяй.
И удивился, что собрали
Довольно скудный урожай.
Болтун, чтоб избежать позора,
Списал убытки на пожар.
Весь хлеб завез в заготконтору,
И подпалил пустой амбар.
Наверно думали в райкоме,
Что