Когда кузнец Евдоким Анохин изваял десяток хвостовиков и кузнечной сваркой присоединил их к отлитым Иоганом Йорданом минам, их снарядили пороховой мякотью и вместе с литейцем Николаем Оберакером погрузились в сани и отъехали на несколько вёрст от Москвы в поле. Немчин с собой и парочку пушкарей прихватил. А Юрий Васильевич для обеспечения тайны, ну, и для учёбы, приказал Ляпунову одну из сотен собрать. В общем, войско целое получилось.
К испытаниям Оберакер отлил уже пять стволов для миномётов, а вот станина только одна. Ничего, по очереди можно испытывать, заодно и угол возвышения меняя.
Это была деревенька самого Тимофея Михайловича Ляпунова. Нда, что можно сказать, а сказать можно только матерные слова. Четыре вросшие в землю избы, полуземлянки, скорее. Покосившиеся всякие овины и коровники с конюшнями, три почему-то баньки два на два метра на берегу замёрзшей и занесённой снегом сейчас речушки. Сам барский дом одноэтажный. Длинный барак такой. И он единственное строение, из которого труба торчала, а судя по свеженьким красным ещё незакопчённым кирпичам трубы, изготовлена этим летом, а до этого, получается, тоже очаг из камней и глины собранный был. Годами жили дворяне Липуновы при очаге. Не велик видимо достаток у сотника.
Отъехали к этой самой речушке, и на берегу установили станину с толстой бронзовой плитой, в которой предусмотрены отверстия для крепления на носу ушкуя. Оберакер сам, покрикивая на пушкарей, организовал установку первого ствола и сам же, не доверяя никому, зарядил странную конструкцию напоминающую мортирку, но уж больно хлипкую. (Для справки. Надпись на сохранившемся 445-пудовой колоколе «Лебедь» «Nikolas Obraker 1532 а делалъ Николай»).
Мина, как и ожидалась, легко входила в канал ствола. Её обмотали смазанной дёгтем верёвкой, воткнули в запальное отверстие бикфордов шнур, и его намотали на хвостовик, уложив в специальные пазы. Для первого выстрела использовали шнур длинною в один локоть (полметра). По испытаниям должен гореть семь — восемь секунд.
Первый заряд заложили совсем небольшой, чуть больше половинки фунта пороха. Стакан считай. Теперь Оберакер всех разогнал от миномёта на сорок шагов и даже заставил на снег лечь. Возле орудия остался один только пушкарь Анисим и сам литеец. Анисим зажёг факел, передал его немчину, а сам подсыпал пороха из пороховницы в затравочное отверстие. Оберакер перекрестился наоборот, с лева начал, и поднёс к отверстию факел.
Бабах. Звука Юрий не услышал, но миномёт дёрнулся и облако дыма, вылетевшее из стволика, сообщило Боровому, что бабах был. Эх, жаль не слышно, как она в полёте свистит. Зато видно было, как вытаращил глаза, а потом плюхнулся в снег сначала пушкарь Анисим, а следом, так и не выпустивший факела из руки, хер Оберакер.
Мина упала метрах в двухстах, как и планировалось, но не взорвалась. Боровой уже подумал, что бикфордов шнур не успел воспламениться при взрыве пороха и полете внутри стволика, как тут же вспухший снег вперемежку с землёй опроверг его панические мысли. Всё как надо сработало. Жаль он посчитать не успел, но явно больше семи-восьми секунд. Теперь вот гадай — это шнур попался бракованный или как-то взрыв внутри ствола на него повлиял.
А народ поднялся и прыгать — обниматься начал.
Событие четырнадцатое
Артиллеристы, Юрий дал приказ!
Артиллеристы, зовёт Россия нас!
Из сотен тысяч батарей
За слёзы наших матерей,
За нашу Родину — огонь! Огонь!
Орала Юнармия выученную вчера песню. Не, всю песню Юрий Васильевич не помнил, только припев. Его и выучили. Зато орали так, что ещё посчитать нужно в децибелах, что громче песня или грохот маленького шестидесятимиллиметрового миномёта.
Стрельбы окончились и сотня Ляпунова, потешное войско и пушкари с литейцами возвращались в Москву. Всего выстрелили десять раз. Больше готовых мин не было. Самым эффектным и удачным был седьмой выстрел. Там возвышение ствола сделали шестьдесят примерно градусов и положили фунт пороховой мякоти. Брат Михаил потом написал, что свистело над головой так, что в штаны наделать можно. Юрий и сам видел, что несмотря на то, что уже седьмой раз мина свистела, все без всякого приказа на землю бухнулись и норовили ещё в снег зарыться. И не зря, мина взорвалась в нескольких метрах над землей. Примерно на те же двести — двести пятьдесят метров отлетела от маленькой мортирки и как жахнет прямо в воздухе. Если бы это был настоящий бой и там в двух сотнях метров стояла татарская конница, то это бы был последний набег людоловов на Русь. Те кто выжил, такого бы страха натерпелись, что в следующий раз поднять их на набег сможет только подъёмный край. А ведь у него будет уже в этом набеге на Казань десять таких мортирок — миномётов и сто мин, а то и больше, вон как репу немцы чешут. Подвигли эти стрельбы их к размышлениям.
Даже опытный литеец и стреляльщик Николай Оберакер и на самом деле был впечатлён. Этот русский княжич придумал страшную вещь. Даже с этой стороны этот свист заставлял колени сами самой подгибаться. А как себя враги будут чувствовать⁈ И ладно в Европе хоть уже привыкли к артиллерии и мушкетам, да и то обделались бы, особенно при седьмом выстреле, а дикие татары. Пастухи, практически незнакомые с огненным боем, и тем более к взрывам над головой. И кони! Кони у европейцев сызмальства приучаются к стрельбе, чтобы они не сбежали с поя боя, кто же у диких пастухов будет учить коней такому. Вся их конница просто разбежится при первых же взрывах над головами.
Юрий Васильевич был доволен результатом. Теперь у него есть оружие против стен Казани… и почему только Казани, чем Ливонские города хуже? Сто таких миномётов одновременно отправившие разрывные гранаты за стены Дерпта или Нарвы и генуг гегенубер. Выходите по одному, кто живой остался. А чего это только один вышел? Нет больше никого? Печалька. Но ведь и против татарской конницы это смертельное оружие. Сто таких взрывов над головами людей и лошадей, да со свистом. Собирай их потом по всей степи и хорони обделавшихся до смерти. Тут старый немец прав, не приучена татарская конница к взрывам над головой. А только сильно сомневался Боровой, что если сотня таких мин взорвётся над головами гусар польских, то они посмотрят, улыбнутся и дальше с пиками наголо поскачут. В битве при Клушине 6800 поляков, из которых было около 5500 гусар, смели