Ах, если бы Баннер начал атаку! Если бы… Московский легион так и не стронулся с места, позволив Брагинскому прикрыть отступление центра через реку по восстановленному мосту, где погиб Сытин. Этот хвастун и дуэлянт неожиданно показал себя на высоте. Потерял под шквальным огнем половину своих солдат, но смог организованно отойти. И уже на другом берегу реки еще час отбивал атаки оренбуржцев и кирасиров Шилинга, позволив остаткам наголову разбитых поляков улепетывать в свою Речь Посполитую.
* * *
Победа полная. Сокрушительная. Такого разгрома поляки, да и пруссаки, давно не знали. Фон Гудериан мертв, коронный гетман Брагинский понес страшные потери, Огинский — в бегах. Остальные командиры в плену. Русская армия, моя народная армия, доказала свою силу. Не числом, а умением, тактикой, новыми идеями. И старой доброй русской массой, и штыком, когда надо. И, конечно, верностью. Те, кто мне присягнул, бились, как львы. А предатели… получили по заслугам.
Я получил свою порцию славы, когда построившиеся после битвы полки оглушительными, неуставными криками приветствовали меня, мчащегося вдоль шпалер войск на военном трофее — на белоснежном липицанере из венской императорской конюшни, прежде носившим предателя Романуса.
Не только конь нам достался. Толпа пленных, военных трофеев не счесть и вишенкой на славном торте «Виктория» группа магнатов, богатейшие люди Речи Посполиты. У меня на них злодейские планы. Захотят жить — пусть деляться неправедно нажитым. Я вез их в Петербург, где их ждали патентованные специалисты по отъему денег, Шешковский и Хлопуша. Последний, кстати, повинен в прибытии Августы. И как только его бабы уговорили? Его! Клейменого и крученого-перекрученного! Стартанул вместе с дамами в Питер сразу, как стало известно о победе над шведами под Выборгом.
Августа, Агата!.. Победитель жаждет женщину. Это то ли неписаный мужской закон, то ли концентрированный импульс, идущий откуда-то изнутри, в пещерном веке вложенный в альфа-самца, который превозмог, всех-всех победил и принес своей скво тушу бизона. Меня от воспоминаний о своем мини-гареме пробивало на дрожь, и хотелось не в поле на белоснежном красавце гарцевать, а соколом лететь на север, чтобы…
«Стоп! Хватит! — решил я, маша рукой кричащим солдатам. — Думаем о насущном, о государственных делах! Например, о том, что нужно снять с должности труса Баннера».
* * *
Карета качалась и поскрипывала на поворотах. Меня в нее буквально запихнули бодигарды, напирая на проблемы с моей безопасностью. А я спорить не стал: верхом ехать — поотморозишь себе все на свете.
Обнаружился сей экипаж в городе Опочка. Между прочем, в столице Псковской губернии. Вот такие странности меня встречали на каждом шагу. Древний Псков есть, Псковская губерния есть, а столица в Опочке. Нет, пора и за местную реформу приниматься, и приводить страну к понятным и знакомым мне административным единицам. Иначе ум за разум зайдет. Вот только кому поручить?
Может, Долгорукову, который Крымский, а не полный тезка основателя Москвы? Мне от него письмо гофкурьер доставил. Хорошая такое письмо, проникновенное, хоть и с ошибками написанное. Настоящая исповедь. Не то чтобы я ему поверил безоговорочно, но резоны генерал-аншефа мне стали понятны. Между строк ясно читалось: я твой должник за то, что ты Романовых извел. Ну и славы хотел еще генерал — этого он тоже не скрывал.
Потянет ли он должность министра внутренних дел? Можно ли ему доверить столь ответственное дело? Тут и выборы, и развитие местного самоуправления, и полиция, которую я хочу преобразовать по аналогу со американской службой шерифов… Время покажет, что он за гусь лапчатый. В любом случае из Крыма его пока выдергивать нельзя — там ничто еще не закончилось. Вот разберется Суворов с ногаями, переброшу его в ханство с крымцами принципиально решать вопрос. Тогда можно будет Долгорукова вытянуть в Москву. А пока ограничусь маленьким водопадом наград: генерал-аншефу — звание генерал-фельдмаршала и почетное звание Крымский, его офицерам — ордена и повышения.
В списке для награждения из Крыма оказался один подполковник, который меня очень заинтересовал. Его я через одну ступеньку произвел в бригадиры и вызвал в Смоленск принимать родной Московский легион, гренадерским батальоном которого он в настоящее время командовал (1). Заменю им тюфяка Баннера — очень меня этот генерал-майор разочаровал. Долгоруков, который Юрий, пытался его оправдать: мол, рогатки действительно мешают наступать, а привычка к ним еще не изжита. Меня эти доводы не убедили. Мне потребны инициативные генералы, умеющие мыслить нестандартно, а не те, которые за уставами скрывают свою нерешительность.
Новый бригадир как раз из таких — из отчаянных. Мне все сказала его фамилия. Кутузов, Михаил Илларионович. Историческая фигура, такими не принято разбрасываться. Но согласится ли он присягнуть мне? Думаю, еще как согласится! Что я, не знаю, какой он законченный карьерист? В той истории, которую я уже бесповоротно стер, он Зубову, фавориту Екатерины, каждое утро кофе в постель подавал. Лично. Мне кофе в постель не нужно. Мне нужно поляков дожать. Так что приезжай, дорогой бригадир, и шагом марш на Варшаву!
Перед моим отъездом из армии, я с Подуровым все порешал, цели наметил, как и порядок их выполнения. Пополнить войска, поставить в строй раненых, и вперед, на Варшаву! Речь Посполитую будем примерно наказывать. Пусть хоть кто-то в Европе посмеет меня осудить! Нарушив все клятвы, разорвав полувековой давности договор о союзе, король объявил мне войну, а сейм поддержал. Короля и польскую монархию — на свалку истории, шляхетство со всеми его закидонами, вольницей и привилегиями — под крестьянский нож! Украинцы с белорусами начнут, а люд польский продолжит. Тут только спичку поднеси — так полыхнет, что моря не хватит пожар народной войны залить.
И пусть мне хоть слово скажут из Вены или Берлина. Отвечу по простому:
— Если бы Понятовский Львов осадил, ты, возлюбленная сестра моя, стерпела бы?
Это вопрос для Марии-Терезии. А для Старого Фрица такой:
— Польские полки под Кенигсбергом — как тебе такое, старый хрыч?
И все! Крыть нечем! Утрутся и по своей шакальей привычке тут же начнут выторговывать себе сладкие косточки: венской ханже Краков подавай, Фридриху — Данциг. Да забирайте, не жалко! На склонности к хомячеству у моих ближайших соседей построен мой расчет. Но и на осторожности.
— Ты сразу не спеши на Варшаву, — предупредил я