Однажды Азарьин стоял на всенощной в монастырской церкви. Мерное течение службы было прервано появлением молодой кликуши. Ее худое тело, едва прикрытое грязными лохмотьями, не вызывало плотских мыслей, но юное лицо со слегка заостренными чертами привлекало взоры какой-то утонченной, неземной красотой. Перед выносом евангелия ее вдруг затрясло. Она завизжала и, заломив руки, начала вертеться и подпрыгивать. Народ в благоговейном ужасе расступился. Безумная пляска длилась несколько минут, потом кликушная девка без сил рухнула на пол, корчась в судорогах. Азарьин услышал позади себя женский голос: «Ох, на матушку-богородицу Дух накатил!». Он оглянулся. Простоволосая баба истово крестилась, не отрывая взгляда от распростертого на полу тела. Подбежали сторожа и вынесли кликушу из церкви. Азарьин вышел за ними. По его просьбе девку отнесли к нему в келью. Она все еще пребывала в беспамятстве.
Очнувшись, девка обвела глазами комнату и попросила пить. Азарьин сходил в сени, где стояла бочка с водой, зачерпнул полный ковш и принес ей. Она испила, остатками сполоснула лицо. На азарьинские расспросы ответила, что кличут ее Акулиною, что она стрелецкая дочь из Нижнего, смолоду ходит по святым местам. Они еще немного поговорили, наконец Азарьин прямо спросил, почему ее называют богородицей.
Акулина спокойно посмотрела ему в глаза, чуть повела бровью:
– Что, непохожа?
Азарьин смутился, пробормотал, что так говорить грешно.
– Нет греха на том, кто живет в Духе. По плоти я – простая баба, но в Духе я – богородица, приемлю благодать из рук самого Господа Исуса Христа, потому что живы и Христос, и апостолы его.
Азарьин таращил глаза, не зная, что сказать.
– Не веришь? Истинно говорю: Господь среди нас, и дом Божий ныне в Москве. Ты приходи как-нибудь к Ивану Тимофеевичу Суслову, его двор за Сухаревой башней, в Черкасских огородах[2]. Там узришь Новый Иерусалим и вкусишь слова Божия.
Дверь отворилась, вошли приятели Азарьина. Акулина поднялась с лавки и выскользнула из кельи.
Вера Азарьина, как и большинства русских людей того времени, заключалась, скорее, в знании и исполнении церковного обряда, нежели христианского учения. Однако же набожность, преклонение перед святыней и жажда личного спасения были самими искренними. Услышанное запало ему в душу. В следующее воскресенье он отправился на поиски указанного дома. Найти его не составило труда. Большой, двухъярусный дом Суслова стоял у Сретенских ворот, за чертой Земляного вала. На дворе и внутри помещения витал запах сливочного масла. Азарьина встретили три деловито-хмурые женщины, непохожие на прислугу. Одна из них провела Азарьина наверх. Просторное помещение, с лавками по стенам, пустовало. Хозяин – худощавый, остроглазый мужик с широкой бородой – сидел напротив двери за большим дубовым столом. Рядом с ним пристроилась молодуха в красивом платье, в которой Азарьин с трудом признал Акулину. Она тоже узнала его и поднялась навстречу. Азарьин хотел было перекреститься на красный угол, но, скользнув взглядом по стенам, обнаружил, что в комнате нет ни одной иконы.
Суслов заметил его недоумение и улыбнулся, обнажив крупные белые зубы.
– В доме Божием нет икон, ибо они суть человеческое рукоделие, но есть живые образа, им и нужно молиться духом и истиною.
– В церковных книгах иначе пишут, – возразил Азарьин.
– Книг читать не надо, нет в этом пользы, а надо трястись.
– Как это?
– Кто трясется и вертится, тот стяжает Святого Духа. Сам Исус молился до пота[3]. Послушай меня, если хочешь знать, в чем истинная вера.
По его знаку Акулина усадила Азарьина на лавку, и Суслов начал свой рассказ. С его слов выходило, что когда при царе Алексее Михайловиче ослабла вера и благочестие на земле, и попы с монахами заспорили, по каким книгам можно спастись, нашлись умные люди, которые сказали, что никаких книг не нужно, а надо позвать самого Господа Бога, чтобы Он сам указал путь ко спасению. Стали умные люди кликать: «Господи, Господи, явись нам в кресте или в образе, было бы чему молиться и верить». И глас небесный ответил из-за облаков, что Господь сойдет на землю не в виде креста или иконы, а изберет плоть пречистую и облечется в нее, и будет по плоти человек, а по духу Бог. И вот совершилось великое чудо: в Стародубской волости, в Юрьевском уезде, приходе Егорьевском, сокатил на землю на огненной колеснице сам господь Саваоф в окружении ангелов и архангелов и вселился в пречистую плоть крестьянина Данилы Филипповича. Исполнившись духа, Данила первым делом собрал в куль все книги, старые и новые, и бросил их в Волгу, провозгласив, что для спасения души никаких книг не нужно, кроме одной, имя ей – Книга золотая, Книга живая, Книга голубиная: сам сударь Дух Святой. С этого времени Данила Филиппович сделался живым Господом Саваофом и стал называться верховным гостем, превышним богом. Те же, кто уверовали в него, прозвались людьми божьими. И дал он им двенадцать заповедей, важнейшие из которых четыре: «Аз есмь бог, пророками предсказанный, сошел на землю для спасения душ человеческих: нет другого бога, кроме меня» (1-я заповедь); «нет другого учения, не ищите его» (2-я заповедь); «друг к другу ходите, хлеб-соль водите, любовь творите, заповеди мои храните, бога молите» (11-я заповедь) и «Святому Духу верьте» (12-я заповедь). Научил Данила Филиппович людей божиих и тому, как надо Богу радеть – трястись и вертеться, пока Дух Святой не накатит.
Новый Саваоф сначала водворился в деревне Старой, неподалеку от Костромы, а затем перебрался в саму Кострому, которая с тех пор стала зваться у людей божьих верховной стороной, Горним Иерусалимом.
Азарьин слушал Суслова, открыв рот, не зная, что сказать. Дальнейшее и вовсе повергло его в оторопь. Суслов принялся рассказывать о себе. Слова его слетали с уст легко, буднично, без малейшего пафоса, но каждое из них отдавалось в голове у Азарьина раскатистым гулом, от которого сотрясалось все его существо. Сусловский рассказ сводился к следующему. Родился он в селе Максакове Муромского уезда. Матери его в то время было сто лет. Это