Даже потеря работы и признательности произвела на него не большее впечатление, чем жужжание мухи, хотя он стремился к этому все время, что я его помню.
Я боролась с этим больше года, но тогда ко мне пришло окончательное и ясное понимание беспомощности и безнадежности. Осознание, что у меня больше не осталось никаких средств к продолжению этой бессмысленной борьбы с ветряной мельницей.
Мне было 25, когда я подала на развод, а он невозмутимо подписал все необходимые бумаги. Даже не стал настаивать на совместном воспитании Оливии или пытаться поделить часы ее пребывания с каждым из нас. Мне кажется, он даже явился туда под кайфом.
Ему было плевать. Он даже не спросил, куда мы теперь подадимся и не нужна ли нам помощь на первое время, ведь все-таки Олив его дочь.
Сантино благополучно скатился на дно, но пока не истратил все деньги, потому сохранял видимость приличной жизни. Дом, картины, дорогие наряды. Хотя какой-то фасад начал рушиться и подходил трещиной к основанию.
Потеря работы, потеря репутации, потеря статуса прекрасного семьянина, а также потеря жены и дочери. Его не остановила ни одна из этих утрат, ведь пока что у него было то единственное, вокруг чего теперь крутился его мир, – его «успокоение».
Каждый раз разное.
Я с трудом застегиваю последний чемодан и выхожу из дома. Теперь тут не осталось больше наших с Олив вещей. Сантино раскинулся в гамаке во дворе с блаженным выражением на лице. Опять над чем-то смеется и даже не оборачивается, когда я хлопаю дверью, подводя этим черту под нашей трехлетней счастливой (в начале) попыткой семейной жизни.
Глава 10
Пятая встреча
27 лет
1
Когда я выходила замуж за Сантино, наплевав на все предостережения матери и так далее, я сделала это совершенно без опаски очередного провала. Как бы так сказать, я даже одного процента не оставляла на то, что что-то вдруг может пойти не так или куда-то не туда свернуть. Да и может ли человек, опьяненный любовью и наконец-таки получивший возможность быть счастливым, даже подумать о том, что его семья столкнется с проблемой наркозависимости?
Наркотики как рак – многие уверены, что их это никогда и ни при каких обстоятельствах не коснется. Других да, но ни в коем случае не их самих.
Я была из того же числа, потому не оставила себе никаких хлебных крошек на тот случай.
Мы с Олив вновь поселились в съемной квартире. Первые несколько месяцев она постоянно спрашивала у меня, где папа, когда мы к нему вернемся или когда он к нам приедет. Пару раз я пыталась ему позвонить, чтобы узнать, в состоянии ли он увидеться с дочерью, – но состояние его точно было не адекватное. А после он и вовсе перестал брать трубки. Потому не осталось ничего другого, как в идиотских традициях рассказать Оливии, мол, ее папаша космонавт, или очень занятой, или уехал на Марс и тому подобное, но когда вернется, я обязательно скажу, и мы с ним встретимся.
В такие моменты я, бывало, очень сильно злилась на Сантино. Но злость эта скорее была от отчаяния. Зачем было врываться в мою жизнь, жизнь Оливии, давать нам пустые надежды на лучшую жизнь всем вместе, чтобы потом собственноручно все растоптать? Раньше Олив и не знала, что такое отец, а теперь сильно грустила без него.
Благо детскую голову легко занять – через пару месяцев она уже вспоминала о Сантино чисто с любопытством, мол, когда папа придет, когда он прилетит и не звонил ли он с Марса. Печаль, не сходящая с ее милого детского личика, начала понемногу стираться. Возможно, потому что последнее время он не так уж много и отдавал ей своего внимания.
Конечно, Кэти и мама знали причину нашего развода – причем, раньше, чем это даже случилось. СМИ еще раньше осветили проблему Сантино всевозможными яркими красками, так что, думаю, для них (для Кэти уж точно) это не стало неожиданностью. Просто дело времени, которое наконец настало.
Я устроилась на полный рабочий день юристом. В первое время мама приезжала к нам, чтобы посидеть с Оливией, отводить и забирать ее из садика, где-то готовить. Понемногу я влилась в свой новый график, о котором за три года уже позабыла, и через какое-то время смогла справляться с этим сама.
На Новый год мы с Олив ездили к маме в Чикаго, а на все лето я отправляла ее туда одну, сама продолжала работать в Нью-Йорке. Кэти в первый год после моего развода бывала у меня часто, – но после наше общение перешло исключительно на мои редкие приезды и телефонные звонки по большей части.
Нельзя ее винить – в свои 26 она наконец-то приняла предложение Томаса. Шестое, кажется, на тот момент. Денег у них немного (она ушла из кинотеатра и стала работать консультантом в магазине, а Томас открыл собственную автомастерскую), но достаточно для стабильной нормальной жизни. И неплохой, пусть и скромной свадьбы, на которую я, увы, попасть не смогла. Она была в Чикаго, а начальник наотрез отказался давать мне внеурочный выходной.
А терять работу я не могла – она была единственным источником дохода на аренду квартиры и наше пропитание. Достойная зарплата и неплохие условия. Честно сказать, мне кажется, босс даже не заглядывал в диплом, а просто глянул на именование вуза. Увидев мои D, он бы вряд ли был так гостеприимен.
А уже через полгода у Кэти и Томаса родился сын (полагаю, именно он и стал причиной того, что Кэти все-таки согласилась сдать свои позиции по поводу брака). Они назвали его Робином, и подруга не уставала скидывать фотки этого прелестного малыша.
Порой, разглядывая очередные снимки с их пикника на выходных, или как они делали шашлыки во дворе, или что-то такое, на меня находила грустная зависть. Не знаю, может ли быть такая? Они не были богаты, не хватали звезд с неба, не любили друг друга со школьной скамьи, но при этом были действительно счастливы. У них была семья, ребенок, дом, работа и полная гармония. Маленькие, но семейные радости.
Понемногу дела начали восстанавливаться, и казалось, все