«Так делают только баботайские нувориши?» — спросила Елена, мотая на ус. Кто это такие, она понятия не имела, но быть похожей на них не хотела. Эх, кажется, не носить здесь кулоны, серьги и кольца, которые Алик дарил ей на каждый день рождения — в той, прежней жизни.
«А что теперь считается крутым? Кроме роскошных домов вдали от посторонних глаз?»
«У нашего брата считается крутым обронить между делом, что продонатил на что-то столько-то миллионов. А мегакруто — помалкивать об этом, но по-тихому устроить так, чтобы инфа просочилась в ноовеб. И потом скромно пунцоветь, когда все восхищаются. Покрутишься в нашем бомонде — просветишься».
«А как одеваются дамы?»
«Чем страшнее, тем моднее. Нечесаные все или стриженые под корень. В моде маникюр «обкусанные ногти». Какой-то крем у баб есть, от которого на руках цыпки, лицо делают обветренным. Ничего, ты быстро сориентируешься. Будешь бомжистей всех, я тебя знаю».
Муж подмигнул, а Елена подумала: или я им тут поменяю тренд. Разберемся.
Они поднялись в другом лифте («Склеп № 7») на двенадцатый этаж.
«Только не ругайся, — предупредил Алик перед дверью. — Я старался. Сделал полную уборку. Не только обычную, автоматическую, а еще и руками поработал. Навел идеальный порядок».
«Могу себе представить…».
По виду квартира напоминала ту, в которой жили Клочковы, их лондонские друзья — в небоскребе «Блэк-Фрайарз», над Темзой. Стены черного стекла, классный вид, но интерьер ничего особенного. Мебель, правда, не минималистская, как тогда, в двадцатые, а обтекаемых, плавных форм. Уюта — ноль. Ничего, это мы поправим, думала Елена, проходя по комнатам.
«А что стало с Мишей и Оксаной Клочковыми? И вообще со всеми, кого мы знали? Кто-нибудь жив?»
«Мишка разбился на своем джете в тридцать шестом. Нечего было собирать. Оксана через несколько лет заморозилась, у нее диагностировали рассеянный склероз. Но давным-давно вернулась. Прошла полное омоложение, снова вышла замуж. Так себе мужик, занимается ноовидением. Я с ними почти не общаюсь. Из наших женевских…».
«Расскажи-ка про полное омоложение, — обернулась от окна Елена. — Что это? Как это?»
«Заменяют не только внутренние органы, но и кожу. Гормональные добавки. Пересадка волосяного покрова. — Алик пожал плечами. — У людей нашего круга это считается дурным вкусом. Как раньше ботокс или пластика лица. Тут принято гордиться своим возрастом: сединой, морщинами. Правда, седину эффектно подбеляют, а морщины делают покрасивей… Но у тебя они и так очень красивые».
«Где тут зеркало? — заполошилась Елена. — Я хочу посмотреть на мои красивые морщины при нормальном освещении! Ладно, про омоложение я не с тобой поговорю, а с кем-нибудь понимающим».
«Вон там спальня. Одна стена там сплошь зеркальная. Чтоб тебе утром прихорашиваться. — Алик показал на дверь, украшенную цветочной гирляндой, и загадочно улыбнулся. — Минутку. Тебя там ждет сюрприз. Иди, иди. Только не топай. Я перед уходом его покормил, и сейчас он дрыхнет.
«Кто дрыхнет?! Не пугай меня!»
Елена осторожно приоткрыла дверь. Протерла глаза — не сон ли?
На коврике, положив рыжую косматую голову на лапы, сопел Чубакка!
«А-а-а-а! — закричала Елена. — Господи, Чубчик! Ты живой? Но как… как?!»
И заплакала, и кинулась вперед. Упала на колени, обняла собакена. Он открыл сонный глаз, оскалил зубы, рыкнул.
«Чубаченька, ты меня не узнал?»
«Не дави псу на психику. Он и не может тебя узнать. Пусть привыкнет. Это клон. Я в прошлом году, когда стало ясно, что скоро тебя разбудят, съездил на Рублевку, вынул из могилы биоматериал. И мне склонировали точно такую же рыжую дворнягу. Характер, правда, более склочный, чем у Чубакки-1, но в общем и целом отличный парень».
Барбос понюхал Еленины руки, задрал морду. Лизнул в подбородок.
«Он что-то почувствовал! — всхлипнула она. — Может быть, какая-то биопамять?»
«Хрен знает. Наука пока в этой сфере не разобралась. Поэтому Пээл клонировать людей пока не разрешает».
«Кто это «Пээл»?
Елена все не могла оторваться от воскресшего Чубакки. То смахивала слезы, то целовала холодный мокрый нос. Пес не возражал. Хвост всё жизнерадостней мел по полу.
«Не кто, а что. Палата лордов. Такой всемирный орган. По образцу позднебританской палаты лордов — когда туда назначали уже не аристократов, а тех, кто имел большие заслуги перед обществом. Теперь лордов выбирают всепланетным голосованием. Пожизненно — верней, до добровольной отставки. Это самые уважаемые люди Земли, с безупречной репутацией. Они ничем не руководят, в повседневные дела не вмешиваются. Такой комитет по этике. Если возникает какая-то сложная проблема, вызывающая общественные споры, обращаются за арбитражем в Пээл. Иногда палата сама проявляет инициативу — мол, стоп, этого делать не нужно. И накладывает вето. Очень редко, но бывает. И всё, это высшая инстанция. Потому что лорды выбираются всем населением Земли, а не выборщиками от кантонов, как Дирижер. В прошлом месяце эвтаназировался лорд Ким Чонг, композитор. Нового выбрали в два этапа. Сначала все, у кого были идеи по кандидатам, через свой «ассист» назвали имя. Система выбрала три наиболее часто упомянутых. И на втором этапе — тут уж участвовали все — проголосовали. Лордом стал писатель Владимир Сорокин. Он был еще в наши времена, помнишь? Сорокина тоже заморозили, а когда он вернулся — стал писать совсем по-другому. В основном детские сказки, такие добрые, светлые. Все их очень любят».
«Ни фига себе, — только и сказала на это Елена. — Слушай, у меня сейчас башка от всего этого лопнет. Ничего если я после восьмидесяти лет сна еще пару часочков сосну?»
«Нормально. В клинике предупредили, что тебя заклонит в сон. Ложись, ложись. Проснешься — будет уже полностью типтоп».
«Только чтобы рядом был ты. А с другой стороны Чубакка», — потребовала Елена.
Так и поступила. Разделась, легла в кровать. Мужа обняла правой рукой, собаку левой и уснула совершенно счастливая.
Настоящая жизнь
Просыпаться было одной из главных приятностей жизни — той жизни, что началась, когда