— Что?
В живот снова прилетает удар.
— Алиев… я развожусь…
Динара вскидывает лицо. Глаза у нее горят. Щеки тоже.
— Расул… — выпаливает она. — Я так соскучилась… Я тебя люблю, Алиев…
Я свожу брови, пытаясь вникнуть в суть происходящего, пока она продолжает, сверкая глазами: — Я так хочу домой. Давай поедем домой… Ты здесь тоже замерз?
Не то чтобы…
У меня есть основания быть обиженным. Еще какие. Я, может, и не держу золотой запас под подушкой, но и не голодранец. Далеко. Не знаю, к ней эта претензия или к ее семье. Я так и не решил, когда принимал обстоятельства.
Тем не менее каждое ее прикосновение — это дом. Голос, лицо — это дом.
— Что происходит? — спрашиваю я.
— Он… недостойный человек, — говорит Динара с фонтаном эмоций. — Знаешь, грязный. У него дела грязные. У него много долгов. Он обманывал людей. Такой скандал… Меня дома ждут. Готовят развод. И отец хочет с тобой поговорить. Поговорить! Понимаешь?!
Я понимаю.
Отлично понимаю.
С ее отцом мы можем говорить только об одном. О родстве.
Я тоже хочу домой. Но сейчас даже больше хочу упасть мордой в подушку и переварить информацию.
Динара приросла ко мне. Слов у нее много, и они такие, какие я хотел услышать месяц назад. Выходит, и сейчас хочу, раз так шпарит по венам адреналин.
— Мать вчера приехала. Мы с ней вещи собрали и к Рустаму переехали, — называет она имя своего двоюродного брата. — Знаешь, я у всех спрашивала, что в жизни важнее, любовь или спокойствие. Знаешь, что мне отвечали? Что любовь приходит и уходит. Я поверила… дура! — восклицает. — Я люблю тебя, Алиев. Люблю…
Я всегда знал, что решение она принимала и сама отчасти. Конечно, это была воля семьи. Конечно, семье сопротивляться сложно. И я в ее семье послушным никогда не был. Не умею. Она часто просила меня не гнуть свою линию. Хотя бы на людях. Я пытался, но не очень успешно. Но я ждал, что она решится быть моей. И чувство потери, через которое меня пропустило, очень живое и настоящее. Оно ни хрена не выдумка.
— Обними меня.
Требует. Улыбается. Плачет.
— Я позвонила твоей матери, — чеканит она. — Нехорошо, да, ну и что! Я у нее спросила, где ты живешь. Вот такая я дрянь… Она разволновалась немного. Будешь ругать?
— Не до этого.
— Я бы опять это сделала. Так хотела тебя увидеть. Хочешь — отругай, — она вскидывает на меня глаза. — Я сопротивляться не буду.
— Ты не маленькая. Сама себя отругай.
Она в сторону смотрит. Губы поджимает.
Неприятно, знаю.
— Я боялась, что ты трубку не возьмешь, — говорит она. — Поэтому не позвонила…
Она сгребает пальцами толстовку у меня на груди. Дышит громко. Смотрит снова упрямо.
— Поцелуй меня, — просит Динара.
Продолжая сжимать челюсть, я опускаю взгляд на ее губы…
Глава 31
Глава 31
Расул
Пассажиры московского поезда сносят меня встречным потоком к тому моменту, как я выбегаю на перрон.
— Извините…
Рашид, отец Дениса, отдал мне свою машину на сегодня, но задержался по делам, из-за этого я выехал из дома на десять минут позже.
Я в некотором роде привык зависеть от обстоятельств в этом своем круизе, но лишь потому, что питает понимание — это временно. Но сейчас, когда настроение у меня и без того с утра дерьмовое, возникшие неудобства вдвойне раздражают.
Пробираясь сквозь толпу, всматриваюсь в лица и тут же цепляюсь взглядом за знакомое.
Я вижу Полину прямо по курсу. Она идет навстречу в поредевшем потоке, и я притормаживаю. Она тоже меня видит. Улыбается и прибавляет скорости.
Моя кровь по старинке готова поменять направление с севера на юг. Этому тумблеру не дает переключиться только то, что я вышел из дома с четким пониманием, что должен делать.
Я должен все расставить на свои места. И хоть понимаю, что в данной ситуации существует только один возможный вариант, мое раздражение на пределе.
Чтобы его сдержать, я стискиваю зубы. Разделить настроение Полины я не в состоянии, но ей это и не нужно. Она сегодня работает за двоих, а я… просто наблюдаю…
— Привет… — Отпустив ручку чемодана, она обвивает руками мою шею.
Я вынужден обнять ее в ответ. Ее губы прижимаются к моим. Я мог бы сказать, что вынужден целовать ее в ответ, но это не так: выдыхая через нос со свистом, я кайфую от ее губ. Мороз не позволяет нашему поцелую сильно разогнаться. Это даже хорошо. Я заглядываю в горящие карие глаза. Они слегка сонные, но на общем фоне настроения Полины это никак не отражается. Он вся вибрирует в моих руках. Улыбается. Светится. От нее пахнет потрясающе.
— Я хочу экспресс-пиццу! — объявляет она быстро. — И в горячий душ. Вдвоем… — шепчет Полина. — Поехали в гостиницу…
Ее губы снова на моих. Она тянет к себе мою голову. Запрограммированно по члену проходит искра, но сегодня думать башкой у меня получается отлично, поэтому я торможу эту искру прямо на старте.
Полина на секунду прижимается носом к моей шее. Ее нос холодный…
— Давай в кафе поедем, — говорю я, протягивая руку к ручке чемодана.
— В кафе? — смеется Полина. — Ну ладно, как хочешь…
На ее руках нет перчаток. На моих тоже. Полина просовывает свою руку в мою — это одна из тех традиций, которая появилась незаметно.
Я сплетаю ее пальцы со своими, чтобы согреть.
— Как съездила? — спрашиваю я, пока идем к машине.
— Нормально, — отмахивается она торопливо. — Мать живет за городом, так что я особо из дома не выбиралась. У них закрытый поселок… А ты? Как ты?
— Примерно так же…
Ее букет — в идеальном состоянии — лежит на пассажирском сиденье. Там же, где два дня назад она его оставила. И, как два дня назад, Полина ныряет в него лицом. Снова улыбается и на меня смотрит.
Я любуюсь. Не впервые замечаю, какие на самом деле тонкие и идеальные черты у ее лица. Она действительно золотая девочка. Во всех смыслах.
Я отворачиваюсь. Смотрю на дорогу.
В кафе Полина с энтузиазмом изучает меню.
— Может, просто закажем с собой? — предлагает она.
Это примерно третье предложение за час