— Ну это ты, шеф! Я вообще завидую твоей скорости вершить дела.
— Ой, не подлизывайся, — бурчу. Этому пройдохе я ни за что не поверю. Дасар, конечно, верный соратник, но вор всегда останется вором — профдеформация штука вечная.
Дасар добавляет, между делом:
— Кстати, вождь Хмен уже уговаривает другие племена многоруких вступить под твою руку. Принять вассалитет, как ныне говорят.
Ага, это по моему заданию.
— Есть и те, кто упирается, — продолжает он. — Те же Синие Бороды, к примеру. Но и с ними можно будет поговорить, особенно если ты приедешь лично.
— Может, как-нибудь потом, — отмахиваюсь. Хмен, конечно, мужик амбициозный, спору нет. Но задача подчинить всех дикарей в округе у меня стоит где-то в самом конце списка приоритетов. Главное — чтобы меня не трогали. Только поэтому эта цель вообще обозначена, а не потому что я жадный до власти или территорий. Мне бы с теми владениями, что уже есть, порядок навести и всех обеспечить.
Решаю навестить энта. Всё-таки древозверь — важная фигура для моего имиджа. Мандат на самоуправление мне, по сути, именно из-за него выдали. А если лиственный вдруг откинет ветки — будет как-то… неловко.
Прохожу мимо троллей. Бумба, как обычно, проводит воспитательную работу — чему-то обучает двухметровый молодняк методом оплеух. Детинам не больно, зато осознают важность вталкиваемой через рычание информации.
Тролли остаются позади. Вдоль кустов, пригибаясь, крадётся что-то огромное. Ветви шелестят, кора скрипит, в листве зырят дупла-глаза. Ага, энт. Следует за Красивой. Тигрица идёт по полянке, вся из себя сосредоточенная охотница, помахивая хвостом, напряжённым, как пружина. Пытается игнорировать преследователя, но голову то и дело дёргает, оглядывается, наконец, шипит раздражённо, уже мне жалуясь:
— Он дичь пугает!
Я хмыкаю, Красивая редко разговаривает — значит, достало её сильно. Подхожу ближе к энту и киваю:
— Эй, Лиственный! Ты чего таскаешься за ней?
— Я жду распоряжений от госпожи, — басовито объясняет он, с каким-то грустным благоговением.
Потом хлопает себя по бокам — ладонями из узловатой древесины. Гул разносится по поляне.
— Не знаю, как угодить своей госпоже…
Ну вот. Начались энтовские страдания. А ещё ему нельзя так далеко отходить от Сада, а то и правда же помрёт. Я вздыхаю и развожу руками:
— Слушай, Лиственный. Садись вот там, у леска. Сад рядом — подпитаешься. И госпоже так будет лучше: она ведь будет знать, где ты находишься, и если что — сама придёт к тебе и позовёт.
Древозверь вопрошающе смотрит на госпожу.
— Прррроваливай! — рычит тигрица недвусмысленно.
— Мудро, — кивает энт. — Так и поступлю, воскрешающий садовник.
С энтовским воодушевлением он хлопает себя ещё раз, скрипит, поворачивается и топает прочь. Земля вздрагивает от каждого шага, на траве остаются вмятины, как после катка. Лиственный замирает у кромки леса, смешиваясь с остальными деревьями.
Вообще, с этими древозверями так и должно быть. Они и сами не любят ходить. Помимо прочего, двигаться такой древесной махине очень энергозатратно. Для них любой марш-бросок — трагедия. По сути, это деревья, на которых выросли эмоции и голос. Им бы корни пустить, в небо смотреть и сто лет подряд всасывать солнечные лучи — да только изредка выполнять волю госпожи.
Я уже собирался уходить, но вдруг слышу за спиной скрипучее:
— Воскрешающий садовник.
Оборачиваюсь:
— Да?
Энт не двигается. Только листья шелестят от ветра, и его глаза — глубокие, чёрные провалы, как две трещины — смотрят прямо в меня.
— Что с моими собратьями? Ты их тоже вернёшь?
Помедлив, киваю:
— Верну. Но не сейчас. Пойми, Лиственный, Саду нужен источник. Ты уже питаешься его силой. А если я верну целую роту энтов — вы его высосете до дна.
Глаза-дупла сужаются.
— Истину глаголишь, воскрешающий садовник, — гулко говорит он.
И снова замирает. Настолько неподвижен, что его уже можно спутать с частью ландшафта.
Я стою немного, потом разворачиваюсь и ухожу обратно в лагерь.
Возвращаюсь к себе в шатёр и подумываю вздремнуть да помедитировать заодно. Всё-таки устал. Неудивительно, ведь всю ночь со Змейкой гуляли по землям огромонов, а глаза так и не сомкнул. Змееволосая, между прочим, сразу завалилась на настилку спать без задних ног, выпучив свою объёмную, выпуклую задницу.
Ну а я, хоть и подпитываюсь при необходимости от энергопластырей, да и мозг у телепатов привык к круглосуточной нагрузке, всё равно стараюсь не перегружаться понапрасну. Режим есть режим. Турборежим ещё пригодится — для настоящих стрессовых ситуаций.
Пора на тишину. Сажусь в позу лотоса, закрываю глаза, переношусь вглубь себя — к Бастиону Легиона. Перед дремой можно заодно проверить, как там мои легионеры. А то давно их не видел всех вместе.
Внутренний мир встречает меня привычной архитектурой: мощные стены, шпили, арочные окна. Когда-нибудь, когда я освою материализацию Астрала, то перенесу Бастион в реальность. То-то будет шик и блеск! Но стоит зайти вглубь замка — и меня накрывает шумом и свистоплясками.
Эх. Точно. Сегодня же у парней выходной.
Я же сам договаривался вместе с Вороновым и Савельичем, что легионерам полагается один день отдыха. Один день полной свободы от патрулей, учений и медитаций. И вот я попал прямо на него, блин.
Замок Легиона превратился в бордель. Лучше бы не заходил.
Легионеры вовсю развлекаются с нпс-девчонками. Я тут же жмурюсь от увиденного. Мда, вырвите мне глаза! Нет, против развлечения парней ничего не имею — бойцы есть бойцы, — но, блин, вся эта пахабщина происходит же в моей голове. От осознания этого — больно! Аж перепончатые пальцы сводит!
Среди всего этого вакханалического выходного Савельич, к счастью, выделяется. Сидит особняком в библиотеке, листает техномагические свитки, в форме которых хранится память, вырванная у врагов. Молодец, старик. Надеюсь, он действительно начнёт качаться. У него есть потенциал.
В общем, в Бастионе я не задерживаюсь.
Честно — смотреть, как часть твоего сознания устраивает фантасмагорию разврата, — удовольствие ниже среднего. А если всматриваться в детали, так и вовсе можно травмировать собственную же психику. Даром, что я телепат и, по идее, нервная система у меня самая устойчивая.
Возвращаюсь в тело. Сижу в шатре, выкидываю из головы всё, что насмотрелся, и, не меняя позы, засыпаю. Пусть мир подождёт пятнадцать минут — я заслужил.
Как раз ровно через четверть часа раздаются шаги — мягкие, почти неслышные, но легко узнаваемые. Подушечки на тигриных лапах ни с чем не спутаешь.
Красивая входит без спешки, уверенная,