Когда кто-то из его народа начинал петь, все вокруг замирали, завороженные сильным, выразительным голосом. Девицы теряли головы от любви к его обладателю. Вражеские воины опускали мечи и луки, не в силах противиться желанию дослушать волшебную песнь до конца. Тут-то коварные дети леса и косили зазевавшихся человечков. Так что голоса эльфов были грозным оружием, совсем как у далеких морских сирен, обитающих в южных водах у мыса Вековой Скорби.
Левую ладонь Илриан упер в землю, обагренную кровью, правую — положил себе на грудь, ловя частые, беспокойные толчки сердца. После сосредоточился и запел, открывая источник магии, что пульсировал внутри него огненным сгустком.
Звуки мягкого баритона, богатого на оттенки, растеклись по воздуху сладким медом. С каждой секундой голос эльфа креп, набирал глубину и мощь. Сила, порожденная им, гудела, закручиваясь над поляной искрящим вихрем, от нее с деревьев срывало листья, а волоски на коже вставали дыбом.
Илриан чувствовал, как дрожат от напряжения голосовые связки, как болезненно горят легкие, как от распирающей магии растет жар в груди, становясь практически нестерпимым. Готовый вот-вот охрипнуть, он тянул свою колдовскую песню и не сводил глаз с девушки на земле, понимая, что ее время почти на исходе.
Наконец сущность, к которой он взывал, откликнулась.
Со стороны дубов на поляну, поглощая солнечный свет, наползала густая тень. Золото на стволах деревьев таяло, сочная зелень травы темнела. Еще секунду назад на небе не было ни облачка, но вот в мгновение ока ясную синеву поглотили рыхлые свинцовые тучи. За три взмаха ресниц яркий, погожий день сменился вечерними сумерками.
По коже побежали иголки холода.
— Кто ты и зачем пробудил нас?
Из набрякшей черноты над головой Илриана раздался голос, похожий на раскат грома. На небольшом расстоянии друг от друга сверкнули две короткие симметричные молнии, словно из грозового сумрака на эльфа взглянули сердитые глаза. И под взглядом этих сердитых глаз он попятился, не сумев сдержать внутренней дрожи.
Трава тихо зашуршала под его отступающими шагами. В следующую секунду Илриан заставил себя остановиться и задрал лицо к бугрящейся над ним тьме.
— Мое имя Илриан, — ответил он голосу, вопрошающему из косматых туч. — Я боевой маг из Дома Цветущего Древа. Один из хранителей и защитников Пограничья. И я молю о помощи, о великое, могучее божество. Спаси эту девушку от смерти. Вместе с ней погибнет и моя душа.
От незримой сущности, более древней, чем эльфийская раса, исходили волны зловещей, подавляющей силы. От этой силы подгибались колени и воздух замерзал в горле кристаллами льда. Илриан едва дышал.
— Плата будет высокой, — прогремел голос, и снова на черном небе блеснули глаза-молнии. — За самое дорогое ты заплатишь самым дорогим. Готов, смертный?
— Готов, — заявил Илриан, сжав и разжав кулаки.
Разве может быть что-то хуже безумия от потери истинной? Даже смерть не столь страшна, как жизнь во мраке, когда твое сияние погасло.
И все же вдоль позвоночника зазмеился холодок. Какую цену назначит древнее божество? Что стребует за свою помощь?
Илриан опустил взгляд на раненую девушку у своих ног. Кровавая лужица между ее губ росла, готовая вот-вот стечь на подбородок. При виде этой картины он почувствовал, что под мышками стало влажно, и отчетливо уловил запах собственного пота. Впервые его пот пах настолько неприятно.
Она же вот-вот умрет! Надо поторопиться, пока его истинная окончательно не ушла за грань, откуда ее будет не вернуть. Нельзя терять ни секунды!
— Прошу, скорее! Давай скорее заключим договор. Помоги ей! Я готов отдать тебе все, что ты за...
— Твой голос.
Илриан осекся.
На несколько мгновений он застыл в ступоре, затем пошатнулся, как если бы земля под ним вздыбилась.
— Мой…
У него зашумело в ушах. Шум нарастал, истончаясь до пронзительного, визгливого писка. Пытаясь от него избавиться, Илриан тряхнул головой.
— Мой, — повторил он пересохшими губами, — голос?
Но ведь если у него заберут голос, он лишится не только речи, но и… магии. Не только станет немым, но и не сможет сотворить ни одного заклинания, ведь волшебство рождается с помощью звуков эльфийской песни и никаким иным способом.
Его затошнило. Запах пота усилился, стал еще более резким и омерзительным.
В отчаянной надежде на другой ответ Илриан переспросил:
— Ты хочешь за свою помощь… Я, наверное, неправильно понял. Что ты хочешь за свою помощь?
Может, он ослышался? Наверняка существо, принявшее облик грозовой тучи, имело в виду совсем другое.
Но с железной, не оставляющей надежд непреклонностью божество повторило:
— Твой голос.
Голос…
Его дар останется с ним, но воспользоваться им без голоса Илриан не сможет.
Он задрожал. Дрожь, зародившаяся в кончиках пальцев, побежала вверх по рукам и постепенно охватила все его тело.
Оцепеневший, он опустил взгляд на девушку в белом окровавленном платье, на незнакомку, имени которой не знал. По ее губе на подбородок медленно покатилась красная струйка влаги.
Скорее!
— Я согласен, — выпалил эльф и в безотчетном жесте коснулся своего горла.
Он думал, что его лишат речи сразу после этих слов, но вызванное им божество заставило Илриана повторить за ним текст заклинания на незнакомом языке.
Слушая свой голос, сочный, мелодичный, певучий, Илриан морщился от боли, ибо тот звучал в последний раз. Как только он договорит, его уста замолкнут навек. Трепещущий огонек дара в груди не погаснет, но будет похоронен внутри, словно в склепе.
И вот заклинание было произнесено.
— Теперь ты вырежешь мне язык? — спросил Илриан, содрогнувшись.
Эта фраза стала его последней. Когда он в очередной раз попытался что-то сказать, то, вместо своего глубокого красивого голоса, услышал невнятное мычание.
Илриан нахмурился, затем шумно вздохнул — понял: эти противные звуки раздавались из его рта! Их издавал он! Тот, который завораживал всех своим пением.
Он знал, что его ждет, но все равно ошеломленно схватился за горло. Подвигал языком. Язык был на месте, однако ничего сказать не получалось. Илриан ощущал себя рыбой. Снова и снова он открывал рот, шевелил губами, но его речь звучала так бессвязно и омерзительно, что лучше было молчать.
Илриан крепко стиснул зубы.
Небо прояснилось. Зловещая тень отползала с поляны в глубину леса, уступая место солнечным лучам. Все вокруг опять сияло, облитое золотом, а он стоял посреди этого буйства красок, сгорбившись и безвольно уронив руки вдоль боков, будто последний островок сумрака в царстве света и радости.
Его внимание привлек тихий стон. Девушка