— Мне больно, хозяин. Мне так больно!
— Где тебе больно?
— Здесь. Болит. Так сильно болит.
Показываю на сердце, а Арман наклоняется и целует меня. В губы — очень осторожно, нежно, вообще не так, как это было перед Данте. Я отвечаю не сразу, но поцелуй меня успокаивает, пожалуй, он действует на меня как нечто целебное, как очень сильный анальгетик, в котором я так отчаянно сейчас нуждаюсь.
— Скажи, что со мной все будет хорошо, хозяин. Соври мне…
— С тобой все будет хорошо.
Я коротко улыбаюсь и прикрываю глаза. Уставшая от истерики, вымотанная настолько, что я с радостью верю в эту ложь. Я засыпаю прямо так, на руках у Армана, который тихо укачивает меня, как маленькую, прижав к себе.
* * *
Она искренне верит в то, что в ней капсула с ядом. И если поначалу это мне помогало, то теперь только мешает. Еся начала срываться, я это видел. Ее психика больше не выдерживает, она начинает вредить сама себе.
До отправки слишком мало времени, и мне нужна психически уравновешенная рабыня, а не сломленная куколка со шрамами на спине.
Более того, меня самого уже качает, и я все чаще ловлю себя на мысли, что я гребаный неблагодарный идиот, который проявляет слабость.
Я чувствую ее. Ее страх, ее эмоции, ее состояние, хотя не должен этого ощущать. Кто мне хоть когда сопереживал, кроме Данте? Никто. Никто, мать вашу, ни разу. Кто меня поддерживал, жалел?! Не было такого, так почему я должен ее жалеть? Почему я должен ее успокаивать, если Еся всего лишь моя рабыня?
Она просто ключ к Шакиру — все. Никаких эмоций, я себе слово давал, а теперь сам же нарушаю это слово.
Еся спит. Ее вырубило прямо у меня на руках. Слабая, тихая, такая нежная. Я ошибся, когда ее выбрал. Из Еси получилась покорная, но слишком слабая рабыня. И она бунтовщица по натуре. И на аукционе будет то же самое. Если она его и выдержит, то сломается в первую же ночь под Шакиром. Слишком слабая, кажется, для Еси здесь все слишком. Обычная тепличная девочка, но ведь от нее и не требуется больше.
Мне не надо, чтобы Еся была идеальной в постели. Это просто не нужно. Я делаю это для нее. Чтобы она там выжила, чтобы знала хотя бы немного язык, это все для нее. Чтобы ей было проще. Мне бы такие навыки поначалу точно пригодились.
Вхожу в ванную, смотрю на себя в зеркало и ненавижу. Ненавижу то, что я там вижу. Ненавижу твое тело, свой облик, свою внешность и даже голос.
Это мое проклятье, то, благодаря чему я выжил, и в то же время то, что убило во мне все хорошее, что было в маленьком Армане: сострадание, доброту, жалость. Этого ничего нет уже давно.
Удар в зеркало со всей дури. Еще и еще раз. Оно трещит, осыпается на пол, а я дышу тяжело, сжимаю руки в кулаки. Семь лет рабства не стереть ничем, хоть кожу с себя сдери, ни хрена не получится. Я обещал себе. Так надо, блядь, так просто необходимо.
— Черт!
— Не надо! Пожалуйста. Не делай, хозяин.
Вижу маленькую фигурку в дверях. Набросила мою рубашку, смотрит с осторожностью и страхом. Проснулась от звука стекла.
— Тебе лучше?
— Да, хозяин.
— Иди в комнату и снимай одежду. Ложись на живот.
— Хорошо.
Покорная, аж тошно. Молча развернулась и пошла, выхожу следом, вижу, как разделась и легла на кровать.
Глава 37
Я просыпаюсь от звуков и, зайдя в ванную, вижу, как Арман со всей дури бьет по зеркалу. С силой и такой ненавистью, злобой, смотря на свое отражение.
У него с рук капает кровь, и я не выдерживаю. Ему больно. Я чувствую его боль, и порой мне кажется, что она сильнее моей собственной.
Спустя пару минут я уже на кровати. Обнаженная и готова, пожалуй, ко всему. С ужасом признаюсь даже сама себе, что готова к любому наказанию, лишь бы это был Арман. Пусть делает со мной что угодно, но только пусть он. Я не признаю другого хозяина. Он все же ошибся и вышколил меня только под себя.
— Теперь я понимаю, почему у тебя раньше не было зеркал.
— Почему?
Чувствую приятный холод. Арман сидит рядом и наносит мне на спину охлаждающую мазь. Щиплет, но приятно. Если бы я знала, что он так ласково будет меня лечить, разодрала бы спину себе раньше.
— Ты злишься на себя. Не принимаешь того, кем являешься на самом деле.
— И кем же?
— Внутри ты хороший. Просто хочешь казаться злым.
— Быть, а не казаться. Я не ношу масок.
— Порой маски спасают. Даже тебя. Ты очень красивый. Как бог. Ты мой бог, Арман. Я не как рабыня говорю. Хотя… я уже и не знаю, как иначе. Я твоя. Делай что хочешь со мной. Ты победил.
Странный разговор, но сейчас я сильно вымотана для того, чтобы спорить с ним. Чувствую, как Арман накладывает повязки.
— Поднимись.
Слушаюсь, и он перебинтовывает мою спину.
— Скажи, что на самом деле ты вколол мне? Что в капсуле? Яд или что-то другое?
— Там чип. Чтобы отслеживать твое местонахождение. Яда нет. И никогда не было.
Усмехаюсь горько, смех и слезы. Дурочка. Я верила совсем в другое. Какой же наивной была.
— Я думала, что там ядовитая капсула. Я боялась, что мое сердце разорвется от яда.
— Все страхи только в нашей голове, малышка.
— Я раньше верила, что все люди добрые. Я ошиблась, Арман?
Нет, я не жду его ответов на свои вопросы, вижу только, как Монстр поднялся и, остановившись у двери, опустил голову.
— Я расскажу тебе историю, которую знаю уже очень давно. Жил на свете мальчик. Он ходил в школу, на спортивные секции, и у него была семья. Была мама. В один день его бросили в машину и увезли в далекую страну. Он не знал ни языка той страны, ни ее обычаев. Мальчика выбрали среди других детей, которых убили. А он выжил. Он все время выживал. Выживал, когда его били ногами, когда били палками, когда держали на цепи. Выживал тогда, когда его псу отрезали голову, а друга убили.
Его мама не дождалась его и умерла от горя. Мальчик хотел сдохнуть миллион раз, но не делал этого. Потому что надеялся выжить и отомстить. Мальчик рос, а после