Костя бежит, заливаясь слезами, прохожие пытаются остановить его: «Мальчик! Мальчик!»
Быстрее!
Это секретный дом! Костя перелезает через ограду детского садика. Хорошо, что на участке никто не гуляет. В доме – забытые малышами кукольные кастрюльки, а под скамейкой лежит резиновый заяц. Такие же домики есть на всех участках, и Костя не знает, почему они с Андреем выбрали именно этот. Здесь совсем тесно, если тебе уже девять лет.
Наконец-то можно плакать, без опасения, что тебя кто-то о чём-нибудь станет спрашивать. Горе окутывает Костю. Ему кажется, когда он бежал по улице, горе летело за ним вслед и он чувствовал его затылком. И если бы он бежал быстрее, оно отстало бы от него… Но теперь оно здесь, с ним. Оно заполняет домик, Костя цепляется пальцами за отошедшую от стены доску, царапает её. Так плохо ему никогда ещё не было. Он не думает, что́ станет делать потом – вечером или завтра, и не думает, что не учил уроков. Он знает, что домой больше не пойдёт. Никогда-никогда.
Кто-то ощупывает его, спящего. Он слышит голоса. Отец, мама. «Ишь какие, пришли наказывать меня! – думает Костя. – И всё равно я после от вас уйду!»
На улице в темноте мама плачет. Обнимает его, повторяет: «Сыночек наш!» Рядом топчется Андрей. Понятно, это он показал им секретный дом. Папа говорит Косте:
– Игорь же глупый, прости его!
И тоже тянется обнять, с мамой вместе.
– Чего выдумал, – говорит, – тоже ещё, конец света! Пока человек живой, всё можно поправить!
Костя со сна не понимает, что происходит. Ему не верится: его не наказывают? Ему, наоборот, говорят: «Прости Игоря»?
– Там не поправишь, – объясняет он, – там уже всё, на мелкие кусочки!
Он утыкается папе в пальто и громко ревёт, не стыдясь Андрея.
Бабушка выскакивает из кухни и смотрит, как они втроём снимают ботинки и вешают пальто. Игорь шлёпает к ним из дальней комнаты в папиных летних туфлях. Как маленький Мук в своих башмаках. Голова нелепо обмотана свитером и выглядит от этого очень большой.
Костя вдруг вспоминает, как он хотел, чтоб Игоря никогда не было, и смотреть на брата становится невозможно, невыносимо. Он говорит себе: «Но ведь никто не знает, что я… так думал», – но легче ему не становится. Он утыкается маме в рукав, прячет лицо. Мама опять обнимает его:
– Ну, ну, маленький! Всё хорошо! Мы же все вместе!
Назавтра Игорь косится на брата. «Сейчас опять станет просить почитать ему, – думает Костя. – А я не буду. Скажу, что уроков много задали. Или что просто так, не буду, и всё. Никто меня не станет ругать».
Игорь приносит книжку.
– Костя, Игорь почитает тебе!
Костя смотрит на брата, не понимая его. Игорь объясняет:
– Я сам тебе почитаю! – и начинает листать книжку про Мука. – Вот здесь его обижали, а здесь они больше не будут…
Как будто это в сказке самое главное!
И всё-то он понимает, думает Костя. Про время. Что было раньше, а что потом.
Стоя на четвереньках на полу, брат рисует в Костиной старой тетради – а потом кладёт её перед Костей на стол, поверх учебника.
– Вот смотри, Игорь нарисовал, – и поправляет себя: – Я нарисовал.
Костя думает: он же всегда говорил про себя «Игорь». А теперь говорит «я», как все люди.
Перед Костей на листе какие-то кружочки, квадраты. Ручки-прутики тянутся из кривых овалов.
– Это я! Игорь! – говорит Игорь. – А это ты! Это я твои детали порезал! А здесь – нет. Не порезал. Вот здесь ты строишь корабль!
Костя морщится, вспоминая вчерашнее.
– А здесь, – тычет пальцем в свои каракули брат, – снова ты! Игорь стал большой и купил тебе такую коробку…
– Нет, мне папа купит фрегат. В воскресенье, – перебивает Костя.
– А я тоже куплю! – не сдаётся Игорь. – Когда буду большой. А ты будешь маленький, наоборот!
Костя глядит не понимая. Игорь рассказывает:
– Я буду тебе всегда книжку читать про Мука. Хочешь? Когда Игорь будет большой, а Костя – маленький!
– Как это – я буду маленький? А старший кто? Ты, что ли? – теряется Костя. Он что, опять путается во времени?
А Игорю странно, что брат его не понимает. И Костя видит: он улыбается ему, как большой маленькому.
Очарование моё
– Отец у неё был бандит, тощий, рыжий – противно смотреть! Бывают такие, их как ни корми, всё мосластые. И наглый до чего! Чуть он во двор, никому больше места нет, кто за дом, кто в подвал прячется. Он, знаешь, и мне грозил! Раскроет рот: зубищи – во! – ты, мол, отойди, не воспитывай меня! – тётя Оля вздыхает тяжело. – Только я не вижу его больше. Убили, может, или под машину попал. Или товарищи вот его, – она кивает на Мишу, – не дали жизни, прогнали со двора. Не нравится мне этот, Алик, что ли, из второго подъезда…
Мама спрашивает, чтоб что-то спросить:
– Откуда вы знаете, что это её отец?
И тётя Оля отмахивается.
– Как же не знать? Видела, как её мать с ним гуляла. В парке их встретила, говорю: «Не далеко забираетесь, ребята? Глядите, домой не вернётесь!» А им – что? Слушают они, что ли, меня? – и она снова вздыхает. – Мать славная у Машки была. Простая, ласковая. Я думала, Машка и характером в мать пойдёт. А у неё от матери только окрас!
Тётя Оля призадумывается.
– А может, и хорошо, что не в мать? Та была доверчивая, Дуська. Шла ко всем, кто ни позовёт, вот и не стало её. Смотрела я везде по кустам и в подвал кричала ей: «Дуся, Дуся!»
Мама говорит неуверенно:
– Может, кто-то забрал домой?
И тётя Оля внезапно выходит из себя:
– Ой, помолчала бы! Кто её заберёт? «Домо-о-ой!» Ты-то сама многих забрала?
Миша думает: «Не зря папа говорит про тётю Олю „сумасшедшая старуха“!» Он тянет за рукав маму, она испуганно оглядывается на него и отвечает:
– Я – одного.
Тётя Оля нехотя, через силу примирительно говорит:
– Да и куда тебе больше-то? Одного взяла, и спасибо! А кроме тебя кто возьмёт? Только новых подбросят! Все видят, что я тут с ними нянчусь, вот и несут!
В подъезде и вправду откуда-то берутся всё новые котята – писклявые, коротконогие. По ступенькам им таким не забраться. Кто-то заносит их сюда – и домофон не помеха – и оставляет на шестом этаже, если знает,