На тех осинах, как шапки, темнели большие гнезда. Так можно было подумать. Но я уже знал, что это не птичьи жилища, а кусты омелы — зеленого паразитирующего кустарника. Врос он корнями в тело осины, пьет ее осиновую кровь. Веточки у омелы кривые, ломкие, густо усеянные по весне яркими красными ягодами, листочки округлые, кожистые и зимой и летом одним цветом — желто-зеленые.
На пути ровные светлые палки торчат из земли в разные стороны. На них ни веточки, хотя и поднялись выше метра. Странные побеги: толще пальца, а ни одной почки и концы словно обломанные. Откуда же у них растут листья?
Присмотрелся, а это молодая поросль маньчжурского ореха. С концов палок, будто козочкины копытца, пробиваются почки. Летом они развернутся в целые ветви с большими перистыми листьями.
Вышел к ключику, а близ него такая чаща, что и не продраться. Чего только тут нет: малинник и маньчжурский орех, шиповник и лещина, ясень и ольха, береза белая и черная даурская, дуб и осина, липа и клен, сирень амурская и ива. Ива уже отцветала, роняла на землю пушистые желтые, как только что проклюнувшиеся цыплята, комочки — соцветья. Не в ладах это дерево с учеными.
Мы, простаки, различаем два вида ивы: собственно иву и тальник. Первая — раскидистая, широколистая, кудреватая, с толстым корявым стволом, вся изогнутая и растет в лесу на сырых местах и на лугах. Тальник — высокий, стройный, кожица у него зеленая, хорошо лупится, листья узкие, длинные, под ветром серебром играют. Тальником окаймлены берега рек, и растет он густыми зарослями. Весной из него мальчишки режут палочки, удилища да еще свистульки выделывают. Все, кажется, понятно и просто.
А ученые говорят, что ив у нас на Дальнем Востоке около тридцати видов, да еще гибриды всякие, а тальника как такового и нет. Есть всякие корзиночные лозы, приречные и козьи ивы, но не тальник. Какая же это лоза, если тальник рубят на колья, на жерди, на шесты и есть такой, хоть дом из него строй. Не признает ученый мир нашего народного названия «тальник», укоренившегося на пол-Сибири и весь Дальний Восток, как не признали и российских названий ивы — ракита, верба. Академик Комаров против ученого мира тоже не пошел и в своем определителе растений о тальнике — ни слова. Лоза.
Возле ключа все усыпано белыми цветами, желтыми и голубенькими. Последние настолько нежные, что, кажется, это и не цветы вовсе, а брызги чистого весеннего неба, павшие на землю.
Набрал я полную руку цветов, только-только удержать, любуюсь, дышу их ароматом. Какая прелесть! Еще и лимонничка найти бы. Должен быть возле ключика лимонник. Прошел немного — есть. Серая гибкая лиана туго обвила молодое деревце, поднялась вровень с его ветками. Вроде бы дружба — водой не разольешь, а на самом деле — борьба — не на жизнь, а на смерть. Или лиана задушит деревце, перерезав ему кору, или деревце, если крепкой породы, разорвет лиану и присушит ее. Так ее и зовут — лиана-древогубец.
Потянул я лиану, надорвал кору, и сразу запахло остро лимоном, будто вот он, передо мной, на блюдечке, порезанный на ломтики лежит. Хоть садись да чай пей под такой запах. Раньше староверы и охотники всегда вместо чаю лимонник заваривали, очень вкусный напиток получался. И полезный.
Стою, сматываю лиану в клубок, как веревку, и вдруг кукушка. Сначала вдалеке, а потом совсем близко: ку-ку! ку-ку!
Сунул я руку в карман, а там… Батюшки! Да у меня всего тридцать копеек в кармане. Вот не вовремя подвернулась кукушка со своим первым кукованием. Быть мне теперь без денег целый год. На этот счет у народа примета верная.
— Ку-ку! — прокуковала птица совсем рядом и засмеялась коротко, словно смешинкой поперхнулась: такой большой, мол, а глупый…
Подумал я, и в самом деле — неужто я денег не заработаю?! Руки-ноги целы, голова на плечах — заработаю. Приободрился я и зашагал быстро и весело. Чего-то к дому потянуло, да и кушать захотелось. Может, вернуться, с женой помириться?
Вот и кустарники поредели, а за ними — болотце и поселок. И тут, откуда ни возьмись, заяц. Большой, линючий, белая шерсть вперемешку с серой клочьями на боках висит. Скок, скок и остановился, темными длинными ушами повел, на меня косым глазом посмотрел:
— Чего тебе здесь надо? — вроде бы спрашивает.
— Не бойся, зайчик, я не член союза охотников, тебя не трону. Просто мимо иду.
Посмотрел заяц на меня, видит, в самом деле без ружья. Повел ушами, постриг ими воздух в раздумье.
— Ладно, я тебя не боюсь, только, знаешь, у меня дела — зайчиха в кустах ожидает.
И поскакал через кочки по своим заячьим делам, только белое подхвостье мелькает. То зад, то черные уши, то зад, то уши… Засмеялся я, махнул рукой: ох, насмешил! Ну тебя.
Домой, домой! Ноги у меня длинные, что ни шаг, то по целому метру отхватывают. Целиной к дорожке вышел, а сбоку на бугорке — фиалки. Посмотрел я на свой букет: беленьких много, два желтеньких есть, а вот голубеньких маловато, И сорвал я несколько фиалок, вложил в букет — красиво. Фиалок мне и не хватало. Приду, отдам цветы жене, скажу:
— Не сердись на меня, непутевого. Видишь, голубые цветы — это радость, белые — легкая печаль, а желтые — измена. Вот и прими меня вместе с радостями и печалями. А желтеньких здесь всего два цветика, потому что изменяю я тебе только ради книг и весеннего леса.
Засмеется она, приласкает меня и усадит за стол обедать.
КУКУШКИН ЗОВ
Тучи, серые и лохматые, сначала ползли из-за синей гряды сопок, потом ветер покрутился, покрутился и погнал их обратно. Такая небесная коловерть сопровождалась дождями и за неделю изрядно надоела. Шутка ли, дня не проходит без дождя, солнышка не видать…
Речка, которую курица вброд переходила, разлилась, затопила огороды и шумит так грозно и внушительно, ну, впрямь — Терек.
Пока дожди да дожди (а весна-то идет!), одуванчики начали отцветать, и среди желтеньких во множестве стоят пушистые шарики на высоких ножках. Чуть дунешь на него (петушок или курочка?), и пух с него полетел, остается одна ножка, будто гвоздь с широкой шляпкой.
Отцвели черемуха и слива, с яблони как снег сыплются белые лепестки. Все это хорошо видно из моего окна. И вот, когда я смотрел на далекий лес, до меня донеслось чуть слышимое кукушкино кукование.
Не вытерпел я, плюнул на плохую погоду, на всю эту