— Чего торопишься, — говорил Черепанов, — снег выпадет, чушку убьем, мясо есть будем. А то в тайге с охотниками жил, а мяса хорошего не отведал. Погоди…
— Нет, пора, работа ждет.
— Провожу тебя, — сказал Проскуряков, видя, что я собираюсь.
Он помог мне перебраться по осклизлым валежинам через Аимку и Мухен и тут простился.
— До Халгакана тропа набита хорошо, иди, никуда не сворачивай, к вечеру в избушке будешь! — и пошел.
Я смотрю ему вслед: он уходит, как солдат, в серой обрезанной шинели, подпоясанный ремнем, с карабином, наискосок перечеркнувшим широкую спину. Уходит легким скорым шагом, и на миг мне кажется, что земля сама послушно плывет ему под ноги. Рядовой тайги. Удачи тебе, охотник!
В лесу быстро темнеет, морось переходит в мелкий сыпучий снежок, который на глазах выбеливает тропу. За мной остается ненадолго черная цепочка следов. Как я ни поторапливался, а ранняя ночь все-таки прихватила меня: к Халгакану вышел, когда в избушке уже горел огонек.
В тайге путников встречают приветливо: заходи, раздевайся, будь как дома! Здесь путнику рады: свежий человек, будет о чем поговорить.
Чуть забрезжило утро, как охотник и геологи отправились по ключам, в сопки, в кедрачи дремучие. Одни землю бурить, другие по маршруту, а охотник зверя выслеживать. Паутинки людских следов даже в глухой тайге перекрещиваются, накладываются одна на другую, образуя тропки, обозначенные затесками. След человека на земле.
Вот и мы идем, Впереди проворно шагает охотник. В легких унтах он печатает неширокий, но четкий след на снегу. За плечами у него мешок на рогульках с небольшой поклажей и два ружья: малопулька — на рябчика и белку и дробовик — на мясного зверя.
— А что ж у вас, никакого оружия? — спрашивает он меня.
— Палочка-погонялочка. Я человек мирный…
— А вдруг медведь? Что тогда?
Я пожимаю плечами. Не всякий бросается на человека, да и зверя нынче мало, сами охотники говорили.
Охотнику пора сворачивать на свой путик. Простились. Минут через десять я услышал выстрелы: на кого-то набрел охотник.
Иду. Снегу за ночь нападало по щиколотку и еще подваливает. Кругом белым-бело и как-то непривычно: вроде тесно, темно в лесу было и вдруг светло, просторно и дерево от дерева далеко. Снег под ногами поскрипывает — рып-рып, палочка вперед тянет, постукивает, белая лента тропы вдаль зовет, манит. Ноги идут, а глаза жадно высматривают все по сторонам, чтобы чего-то не упустить. Вот белочка испугалась черного усатого зверя-великана, кинулись наутек, по кедру вверх, вверх. Пушистая струйка снега змейкой скользнула с дерева в том месте, где белка прыгнула с ветки на ветку. Нет белки, затаилась.
Под снеговой одеждой опустили рукава темные ели и пихты. Кедры стоят гордо, непоколебимо: снежная ноша таким богатырям не в тягость. Кустарники притихли, притаились, греют тонкие иззябшие ручонки-веточки в белых пушистых рукавичках. Снова зацвел, краше чем летом, дудник, стоит, белой шапкой-зонтиком выхваляется.
Лесные зверушки — колонки, мыши, белочки проложили через тропу первые стежки следов, словно спешат объявиться: тут мы, никуда не делись.
Снег еще валит крупными хлопьями, лениво, будто ничего не случилось и не скоро будет, а вверху уже произошел перелом. Вот-вот следом за тишиной придет ветер, сорвет волшебные наряды матушки зимы, в которые так старательно убрался лес, и будет долго и яростно вытряхивать снег отовсюду, где он только мог задержаться, не долетев до земли. На Дальнем Востоке не часто увидишь лес в снежном наряде. А пока я иду, наслаждаясь чудесными картинами зимнего леса, на которые не скупится природа, и в голове неотвязно вертятся стихи про Мороза-воеводу, который обходит свои владения и смотрит, хорошо ли убраны лесные поляны, крепко ли закованы льдом ключи. Вижу, как он прошелся по вершинам, как закачались высокие ели, как вздрогнули кедры и один, видно пробудившийся от дремы, уронил на дорогу шишку. Шишка золотистая, в комочках стылой смолы, орешки в ней крупные, один к одному.
Ну где, когда еще увидишь такое?
Тропка вынырнула из темного ельника в густой белый березник, поднявшийся на месте давней гари. Скоро Юшки. Там в избушке я застал двух закопченных до черноты охотников. Им по пути со мной.
Ветер шевелит кроны деревьев, срывает снеговые шапки, расстилает парчовые пологи от вершин до земли. Снегопад продолжался.
СКАЗКА ЗИМНЕГО ЛЕСА
Часа в три дня на базу Нельбачан за нами приехали оленеводы из бригады. Парни выпили по кружке горячего чаю, отдохнули, давая нам время собраться в дорогу, и мы стали рассаживаться по нартам. Я устроился на третьей — последней нарте, которую вел небольшого роста парнишка с безусым, почти детским лицом — ученик оленевода. В упряжке было два оленя, серые, с белым подбрюшьем и черным ремнем по хребтине. Глаза у оленя, как правило, темные, затянутые синевой и оттого словно бы густые, невыразительные. Морда тупорылая; а усталый олень, когда дышит, вываливает толстый язык. Словом, обликом ему далеко до изящного изюбря. Запрягают оленей цугом, или одного на полкорпуса за другим, накинув упряжь в виде петли на шею животного. Петля просторная, шею не затягивает, а ложится на плечи. От нее тянется широкий ремень — постромка — к нартам. Бывает, что на бегу олень перекидывает через постромку ногу, тогда каюр соскакивает с нарты и перебрасывает ногу оленя обратно, чтоб постромка не мешала ему. Все это на ходу, олени не любят остановок.
Мне впервые ехать на нарте, я сначала держался скованно, опасаясь, что при ударе о дерево свалюсь, но оказалось, что нарты очень устойчивы на ходу, не переворачиваются, потому что полозья расположены широко, а гнутый березовый обод впереди не дает нарте ударяться о дерево, утыкаться в него, она только откатывается в сторону, а олени знай волокут санки, не сбавляя рыси. Я очень скоро приноровился сидеть на нарте верхом, поставив ноги на полозья и упираясь ими в снег, когда нарта начинала крениться.
Езда на оленях увлекательна, как и на лошадях. Олешки быстро бегут по рыхлому снегу, даже без тропы, разбрасывая его широкораздвоенными копытами, и только подергивают куцыми задранными хвостиками. Снег шуршит под полозьями, ветерок от быстрой езды гладит прохладной ладошкой щеки, все кругом блестит, искрится, заставляет щурить не защищенные темными очками глаза.
Лиственничник, по которому бежит упряжка, кажется густым и плотным только впереди и по сторонам, он вдали серый, увешанный зелеными бородами мхов. Кажется, что деревья нарочно разбегаются по сторонам, чтобы снова