А в т о р
ПРОБУЖДЕНИЕ
Весной, когда после долгих зимних холодов налетят вдруг теплые ветры с юга, лес шумит по-особенному. Еще стволы, сучья не оттаяли, еще корни спят в мерзлоте под глубоким снеговым покровом и их не коснулось теплое дыхание весны, а ветер уже треплет, мотает дерево, как старая сварливая жена пьяницу мужа за космы: да проснись же наконец, за работу пора…
Хорошо в такое время посидеть где-нибудь в затишке среди частого березника, на солнцепеке, облюбовав для этого пенек или валежину, и побыть наедине с весной.
Чистые, фарфоровой белизны, прямоствольные березы образуют вверху живую ажурную вязь ветвей, рассеченную коричневыми штрихами ниспадающих тонких и гибких веточек, уже оттаявших для жизни. Вязь живую, потому что вверху с победным торжествующим гулом катится могучий поток ветра, колышет деревья, и макушки их ходят живыми волнами, напоминая чем-то и накат воды на неприступный берег, и трепещущие, рвущиеся вдаль паруса кораблей, непонятно почему поставленных на вечный прикол.
Смотришь снизу и поражаешься, с какой настойчивостью старается весна пробудить все живое, освободить природу от зимнего оцепенения. При этом я каждый раз вспоминаю, как будили меня после тяжелой операции: вот так же трепали по щекам, вертели мне голову, стараясь вырвать из-под власти клейкого наркоза. Наверное, столь же мучительно пробуждение каждой березки, мучительно от ожогов и морозобойных трещин, от того, что придется долго залечивать раны, нанесенные за зиму. Но это муки обновления. В них — мужество природы, пробуждающейся для продолжения жизни.
Бывает, что над вами по голубой, глубокой, как терракотова бездна, лазури неба вдруг косо промчится коршун с распластанными крыльями: он тоже вестник весны. Или посреди шума вдруг услышите, как простучит по сушине дятел, или на валежине покажется обманутый вашей неподвижностью полосатый зверушка — бурундук. Поверьте, ему тоже очень не хотелось просыпаться, он взъерошен, болен и еще не пришел в себя. Но это тоже гость весны.
Глядишь на эти мимолетные картинки, и все воспринимается, как свершение важнейшего таинства, и в душе тоже происходит обновление. Только за эти краткие мгновения единения с матерью-природой, такие чудодейственные, стоит навестить лес ранней весною.
С победным гулом катится над лесом ветер, раскачивая высокие деревья…
ГНЕЗДО НА БЕРЕЗЕ
Вчера брызнул веселый дождик, прибил пыль на дорогах. Новый денек выдался ясный. Умеренный ветерок доносит аж в поселок лесные запахи. В легкой дымке синеют сопки. В мареве испарений дрожат и переливаются контуры близкого леса. Только вчера он был еще темным, коричневато-серым, со светлыми пятнами осиновых зарослей. Одной теплой ночи после дождя оказалось достаточно, чтобы он напитался живыми соками; заметно позеленели, будто окутались туманом, березки, и осины уже не серые, а желтоватые, с заметной краснотой, и по низинам обозначились светлые клубочки ив.
Мне чего-то не хватает, я не могу усидеть на месте, а чего не хватает — не пойму. Взялся читать — не то. Пошел принес воды, кое-что сделал по хозяйству — опять не то. Наконец — понял. Меня тянет в лес, давно уже не наведывался туда, да и живописью не занимался; в самый раз написать весенний этюд. Достал свой ящик с принадлежностями, соскоблил с палитры засохшие прошлогодние краски, смазал ее маслицем. Заблестела она, стала золотистой, посмотреть любо. По правде, так на весенний этюд и выходить надо, как на праздник, чтоб и кисти и палитра были чистенькие, да и на душе светло. Долго искал холстики, которые еще в прошлом году наготовил и заложил подальше, чтоб потом «поближе взять», да оказалось наоборот…
Зонт и мольберт стояли на прежнем месте, за умывальником, куда их сунула жена, чтоб не мешались под руками. Зонт у меня самодельный, большой, около двух метров в диаметре, и не черный, а сшит из простыней. Заметный зонт.
Связав зонт и мольберт вместе, перекинул их через плечо, взял в руки этюдник — и за порог. Не успел переступить — бежит сынишка:
— Папа, и я с тобой!
— Нет, сынок, я пойду далеко-далеко, аж до самых синих сопок. Ты туда не дойдешь, устанешь.
— Пап, а пап… А что ты мне принесешь?
— Вырежу тебе хорошее ореховое удилище, и тогда пойдем с тобой рыбачить.
— Пап… и цветов. Ладно?
— Что за вопрос! Конечно.
Почему так весело идти, когда в руках этюдник? Шагается легко, даже тяжести зонта и мольберта не чувствуется. И народ сегодня какой-то веселый, чего-то все улыбаются, на меня глядя. Может, по случаю воскресенья? Потом догадался — это я сам иду с улыбкой до ушей, а на меня глядя, и другим смешно. Но ведь я иначе и не могу, сегодня настоящий весенний денек выдался, как же не радоваться!
Иду, разглядываю все, что на пути попадается, через пальцы, сложенные окошечком, посматриваю, хорошее место отыскиваю, такое, чтобы сразу тронуло сердце, захватило дух от красоты и водило моей рукой, пока буду писать этюд.
Из-за кустарников, с поля, колечками вылетает сизый дымок. Оказалось, на пашне трактор пыхтит, тянет плуг и две спаренные бороны. Земля за ним остается черная, комковатая и поблескивает, будто маслянистая.
Это, пожалуй, хороший мотив, весенний. Пашня, трактор, а за ним темная вспаханная полоса и такие голубые дали.
Остановился, прикинул на глазок, подумал и… пошел дальше. Ну зачем я стану в такой день писать серый от пыли трактор и черного тракториста? Если трактор пройдет вблизи, то весь мой этюд засыплет пылью. К тому же, пашут не только весной, но и в конце лета, под яровые. Значит, не то. И я пошел по какой-то полевой дорожке. Люблю я такие дорожки, они всегда приведут неведомо куда.
На этот раз дорожка привела меня к большому фруктовому саду. Зелеными рядками стоят на грядках кусты смородины, за ними видны еще голые прутья малинника. Влево большой массив под грушами и яблонями. Деревца подрезаны, побелены и стоят, как школьницы в белых фартучках, выстроившиеся на линейке. Когда сад зацветет, оденется в белую кипень, вот тогда он будет интересен, а пока… Постояв, я пошел дальше.
Тропка обогнула сад и привела меня в рощицу. Под ногами шуршит опавшая бурая листва, ковром устилающая землю. Светятся молочно-белые стволы березок, золотятся пронизанные лучами комочки соцветий на иве, развертывает клейкие пахучие лепестки тополь. Вся роща кажется окутанной зеленым туманом. Иду, дышу лесным ароматом, любуюсь и не замечаю, что тропка кончилась. Передо мной серый частокол изгороди и за ней — пасека.
Как тихо в этой маленькой заповедной рощице, как чудесно греет солнышко, до чего прозрачно голубое небо над