Простонал:
— Отпусти! Хочешь — забирай двухкассетник.
Я перепоручил Казимиру Генычу придержать прохвоста, извлёк аппарат из упаковки. «Шарп-555», предшественник знаменитых трёх семёрок, «роллс-ройс» среди двухкассетников 1970-х годов.
— И что делать, товарищи? Принять от него не могу, вы меня уважать перестанете. Везти в Союз — прилипнет к другим потным ручкам или даже вернётся к Костику. Простите меня!
Под громкое «ах» присутствующих дорогущий аппарат был с размаху брошен о камень, разломился, из батарейного отсека посыпались… Нет, не батарейки, а скрученные в трубочки такого же размера доллары, каждый свёрток навскидку намного дороже погибшей магнитолы.
— Эти спрятанные — тоже для отчёта банку или мне в подарок?
— Серёга! Ты — сила! — хохотнул Лукьянов. — Мне никогда не предлагали такую взятку.
А я — разве знал о начинке? Зато не боролся с соблазном принять «шарп» на хранение и тихонько, чтоб никто не видел, выколупать главный презент.
Некто уготовил мне судьбу оставаться честным советским человеком.
— Лётчики! Мне ему сломать руки-ноги, или так сочтёте выбывшим из строя?
— Дворцовый переворот считаем удавшимся, Сергей Борисович, — согласился командир экипажа. — Грузимся?
Я царственно позволил. Заодно, минуя таможню и паспортный контроль, переправил на вертолёте и Костика, сдав капитану с соответствующими комментариями, валюта перекочевала в судовой сейф.
Наверно, Богушевский и правда пловец, не тонет. Как некая коричневая субстанция. Как здорово, что абсолютное большинство известных мне советских людей — не такие.
Эпилог
Эпилог
Запертый в каюте, Константин умудрился раскрутить запор замка и сбежать. Предположительно — прыгнул с палубы при входе «Беляева» в гавань Неаполя.
Капитан судна, устроивший короткое дознание, по его окончании пригласил меня в каюту, угостил крепким кофе и предложил сигару. Я отказался. После прощания с Мариной пробовал закурить, сражаясь со стрессом, и понял — зря. Упрекал жену, что курит, та напрягла волю и бросила на время беременности. Неужели сам, оказавшись вне её надзора, позволю себе расслабиться?
Воспоминания были минорны, но уже не выбивали из колеи. Я легко выныривал из них и слушал капитана, потягивая кофе, на порядок лучше, чем наливает кок.
— Вам покажется странным, Сергей Борисович, но его побег — к лучшему. Нагорит, и то с малой степенью вероятности, лишь мне. Скажу проверяющим: сухогруз — не тюремное судно. Ни решёток, ни наручников. А вас такое развитие ситуации избавляет от долгих и неприятных манёвров. У вашего Богушевского наверняка хватает покровителей в Москве. Готов спорить, часть валюты причиталась им. Начались бы козни с целью его обелить и подставить вас.
— Не сомневаюсь. Но если он погиб, это слишком.
— Вряд ли, — капитан пыхнул сигарой. — Мастер спорта международного класса, участник Мюнхенской олимпиады 1972 года. Я его помню по телепередачам. Вариантов два: он тихо натурализуется где-то в Европе или из него захотят сделать громкого борца с мировым коммунистическим злом, попросившего политического убежища. В первом случае он никому в Москве не интересен, потому что равен покойнику. Во втором априори признаётся неправым и лгущим в каждом слове, потому что проявил себя изменником Родины.
— Спасибо за совет. Наверно, ваш опыт столь велик из-за моряков-невозвращенцев?
— Случаи бывают, хоть и редкие. Бегут идиоты, думающие, что в чужой стране без знания языка, законов, обычаев, не имея минимальных знакомств, получат шанс жить лучше, чем в СССР. Они почти всегда испытывают горькое разочарование. Исключение составляют выдающиеся учёные, артисты. То есть — единицы. Я знаю, сколько получают капитаны торгового флота капиталистических государств, больше меня. Но если сложить все составляющие, переход не выгоден. А ещё… Не хотите принять чего-то покрепче кофе?
— Обождите. Вы явно хотели сказать некую весомую вещь. Не томите.
— Ещё я не смогу говорить и чувствовать: я живу в СССР, в лучшей стране на свете. И это не парадный кумачовый лозунг на стене. Вы меня понимаете?
— Ещё бы. Под этим лозунгом я привёл команду к победе, пусть в неофициальном зачёте грузовиков! Не соскочил в Париже, где меня наверняка наняли бы на высокооплачиваемую работу с регалиями победителя ралли Париж-Афины. Есть вещи дороже денег. Меня дочка в Минске ждёт, в мае годик.
— Про дочку и про… про вашу семью слышал.
— Спасибо, Роман Арнольдович. Наливайте!
Но, конечно, куда больше откровенных разговоров случилось с Валей. Они втроём и с привлечением мужиков сумели выпрямить помятости в кабине своего МАЗа, новые стёкла из запасных ровнёхонько стали в проёмы, дверки открываются-закрываются, ожил кондиционер, абсолютно не нужный по Украине и по Белоруссии в январе.
— Гордишься, что даже ноготь не сломала?
Мы стояли в полумраке трюма перед забавным олимпийским мишкой, на фоне которого очень сложно удержаться в серьёзном русле. Штурман устроила мне индивидуальную презентацию результатов ремонта.
Пахло сыростью, смазкой, дизтопливом.
— Женщина всегда должна стремиться остаться привлекательной. Гляди! У меня даже кожа полностью восстановилась после африканских ветров. Хорошие у буржуев крема.
— Честно? Темновато здесь. Не вижу.
— А ты коснись, попробуй. Да не пальцами! Губами.
Меня не нужно упрашивать дважды. Но почему-то губы встретились не с щекой, а с другими губами — влажными и зовущими. Причём соединиться поцелуем невозможно, не обнявшись!
Отстранившись, сказал:
— Должен быть с тобою честен.
— Да… Слишком рано. Марина тебя не отпустила.
— И не отпустит. Дело совсем не в ней. А маленькая Маринка вообще на твоей стороне. Но есть ещё одно обстоятельство, ты первая на МАЗе о нём услышишь. Я скоро уеду из Минска. Надолго. Навсегда.
— Куда⁈
— В Москву. Как только начнётся серийная сборка «березины», то есть в текущем квартале, моя миссия закончена. Поляков приказал перевестись в столицу, решается — или в министерство курировать легковой автопром, или на АЗЛК на должность заместителя Генерального руководить изменением модельного ряда. Вопрос не одного дня, на мне родители, ребёнок, сестра. Но и не долгих месяцев.
Она вздохнула. И бросилась в наступление.
— Возьми меня с собой!
— Хорошо.
Слишком легко согласился? А почему я должен был отказать?
Конечно, 75-летний дед, старый пессимист, заворчал во мне: она слишком долго тебя ждала, завладеет, потом отыграется и отомстит. Её приятные на вид коленки, в Дакаре она одела шорты и показала, наконец, ноги во всей