— От тебя пощады не жди, — согласился резидент и добавил, потому что уже нечего было терять: — Ты сам-то, оказалось, из лакеев дома терпимости и, конечно, должен любить советскую власть. Из самой грязи да в князи — вот жизнь как повернулась: и комиссар, и бандитский главарь.
Мирон Прохорович злобно хохотнул:
— Поглумись, Бронислав Иваныч, напоследок. Чего тебе еще остается? Но я ж не виноват-с, что ты на тот свет в очередь встал Я ж тебе в последний раз в комиссариате все ясно объяснил-с, заключил с тобой окончательное соглашение: я твое офицерье не трогаю и вы нас не трожьте. А ты сюда сам приперся в мои руки!
Православный Орловский, прекрасно зная, что случайностей не бывает, случайность — язык Бога, поинтересовался:
— Это случайно мы на тебя сейчас попали?
— Совершенно случайно-с, я тебя, Иваныч, не караулил и не искал. Я б тебя и в Питере не трогал, сам тут хотел отсидеться, у меня поблизости еще вроде этой «ямы» земляночка имеется. В ней я со позавчерашнего дня и отдыхаю-с в полном одиноче — стве, даже охрану с собой не взял, не верю пока и из гаврилок никому. — Турков Гаврила повысил голос: — Поп, ты начинай молиться за упокой душ ваших поганых, ворюги! — захохотал он.
Отец Феопемт, так же по-прежнему стоящий рядом с разведчиком на коленях, перекрестился, но начал читать не отходную, а снова стихиры преподобному Александру Свирскому.
Орловский продолжил последнюю в своей жизни беседу, заботясь, чтобы останки отче Александра не пострадали после его с батюшкой гибели, чтобы Турков, если заметит выкрученные из саркофага винты, не стал рыться в тайнике:
— Зря, Турков, упрекаешь в корысти нас со священником. Нам был нужен только этот саркофаг, где покоился преподобный Александр Свирский. Моему спутнику, батюшке питерской часовни Алек-сандро-Свирского монастыря на Разъезжей, помолиться дорого около святыни. Я тебе про такой интерес к саркофагу этого священника вчера и говорил.
— Помолились Свирскому за себя? Можно стрелять?
Белый разведчик распрямил плечи, осенил себя крестным знамением.
— Я готов.
— Спаси тебя Господи, разбойник! Стреляй! — воскликнул отец Феопемт.
Мертвая пауза повисла в подземелье. Не трепеща, ровно лизали сумрак куполки свечных огней. Прижавшись лбами к саркофагу, к святым мощам. плечом к плечу ждали расстрела двое.
Гаврила-Турков шумно вздохнул и смачно сплюнул. — Отдумал я стрелять вас! Легковата вам будет смерть от пули. Мучительнее подохнете! Оставляю я вас тут в истинном склепе, просторненьком гробу. Жрать ничего не найдете-с, разве что наловите крыс. Пить тоже нету-с. А я сверху посторожу-с, мне все одно хорониться пока надо…
Договорить он не успел: сверху ударили два выстрела! Турков рухнул замертво.
Вниз кто-то спрыгнул, и смертники услыхали голос Бориса Ревского:
— Господа, не гневайтесь, что не отстал от вас, как обещал! — Он переступил через труп Гаврилы, подошел к ним с револьвером в руке: — Шел за вами с Сергиевской, но упустил, когда вы сели в экипаж. Однако я в той деревне тоже нанял себе возницу. Добрался сюда и, слава Богу, отыскал наудачу этот амбар. Потом вижу открытый, освещенный снизу люк в его углу и слышу, как сам Гаврила вам грозит.
— Спаси тебя Христос, Борис! — воскликнул резидент, вскочил и обнял его.
Они с Ревским подошли к телу Туркова. Борис спрятал револьвер и, брезгливо пнув лакированным пггиблетом в бок грозу Петрограда с простреленной головой, огляделся и восхищенно произнес:
— Тянет на подвал Эрмитажа! Интересно, остался ли теперь кто-нибудь из гаврилок, знающий об этом хранилище?
Двинувшись вместе с Ревским узкими проходами между полок по подземелью, Орловский сказал:
— Не думаю. Видимо, все доверенные люди Гаврилы, ближайшие его помощники погибли или до здешнего сражения, или в этом бою.
— Выходит, Бронислав Иванович, вы теперь единственный владелец сокровищ Али-Бабы?
— Не я, а Белая армия, Борис, — поправил его начальник Орги и оглянулся, окликнув: — Отец Феопемт!
Тишина. Орловский вернулся к раке, но батюшки там уже не было, как не было ничего и в потайном отделении саркофага.
Господин Орловский перекрестился и проговорил.
— Святые мощи извлек, собрал и ушел монах, будто в воду канул. Всегда он так появляется и удаляется. Знаете, Боря, как сказал отец Иоанн Кронштадтский? «Утверди в уме и сердце истину, что невидимое играет первую роль во всем мире».