Мимо Орлинского прогрохотал трамвай с пассажирами, висевшими на подножках. В такой давке однажды зимой у дамы вырезали полотнище каракулевой шубы во всю спину, и это она выяснила, лишь выйдя из вагона. Иностранцы сравнивали немногочисленные петроградские трамваи с двигающимися пчелиными ульями.
Ддя автомобилей не хватало бензина и запасных частей, чтобы их ремонтировать. Тем не менее в опустившейся на город тьме бойко шныряли грузовики с солдатами, спешившими на обыски «буржуазных» квартир в поисках «сокрытых запасов продовольствия*. Заодно экспроприировались мебель, домашняя утварь, одежда, постельные принадлежности и так далее. С Гороховой то и дело выкатывали чекистские легковушки, направлявшиеся за арестантами.
Напоминая жирных грифов, пролетали шикарные автомобили — «хамовозы». развозившие красных вельмож. Эти-то, на ночь глядя, торопились куда? А, напримрр. на «комиссарские обеды». лукулловские даже по меркам мирного времени, они давались в Смольном по личному распоряжению Зиновьева. В Мариинском театре для бонз были зарезервированы специальные места. Ложа «С». числящаяся за президиумом Петросовета, закрывалась на особый ключ, во время спектакля ее дверь безотлучно сторожил капельдинер. Определенные ложи и кресла были закреплены за Смольным, высшими чинами наркоматов.
Санкт-Петербург, святой град Петров, стал Петроградской трудовой коммуной, поименованный теперь так в память Парижской Коммуны.
Комиссар Орлинский, не вынимая правой руки из кармана шинели. где сжимал рукоять офицерского кольта. перешел Аничков мост. Он добрался по глуховатым кварталам между Фонтанкой и Литейным проспектом до синематографа «Версаль». давно не работавшего из-за нехватки электричества. В его подвальном помещении пыталось выжить одноименное кабаре. набравшее свой штат из остатков блестящей ресторанной обслуги и эстрады Петрограда.
Бронислав Иванович быстро сбежал вниз по лестнице. переложил кольт в карман галифе и условленным стуком завсегдатая побарабанил в дверь. Она приоткрылась; вышибала. приветливо улыбающийся старому знакомцу, распахнул ее перед ним. У стойки гардероба швейцар в фуражке с полинялым галуном почтительно принял от Орлинского сброшенную шинель.
Оживившийся. засиявший глазами председатель наркоматовской комиссии стал самим собой: потомком старинного русского дворянского рода с Рязанщины — Виктором Глебовичем Орловским! На самом-то деле комиссар Орлинский являлся бывшим артиллерийским офицером, судебным следователем по особо важным политическим преступлениям, военным следователем по особо важным делам при штабе Верховного Главнокомандующего Русской армией, статским советником, а нынче — белым резидентом антибольшевистского разведывательного центра Орга: сокращенно от слова «организация». Никто в «Версале», конечно, этого ничего не знал о коммунисте с большим дореволюционным стажем Орлинском.
Господин Орловский прошел в зал, где с эстрады бархатным баритоном «со слезой» грек по происхождению, черноволосый, черноглазый красавец, любимец Петербурга Юрий Морфесси выводил:
Вы просите песен — их нет у меня:
На сердце такая немая тоска!
Так грустно, так грустно живется,
Так медленно сердце холодное бьется,
Что с песнями кончить пора…
Государь считал Морфесси лучшим в России исполнителем романсов и народных песен, даже приглашал к себе петь, чего не удостаивался и Шаляпин. Теперь за обласканными царем артистами, особенно Императорских театров, разъяренная чернь иногда гонялась с револьверами.
В «Версале», куда случайные и незваные гости почти не забредали, таких неприятностей пока не происходило. Кухней ведал бывший повар фешенебельного ресторана, обличьем больше напоминающий чванливого дворянского предводителя.
Круглолицый, с окладистой бородкой, он за порогом кухни носил прекрасно сшитые на заказ драповое пальто, темные брюки, серый пиджак и касторовый котелок, любил приговаривать:
— За мой обед жену можно бросить и всякие удовольствия забыть!
Белая колоннада, отделяющая зал от бельэтажа с кабинетами, придавала заведению некоторый шик. За его столиками перемешались бывшие купчишки и нынешние столоначальники, содержанки и кокотки, спекулянты и «фартовые», как прозывались воры, в общем — всевозможные прожигатели столь дешевой по нынешним временам жизни. Один револьверный выстрел, и тебя нет! Между тем, чтобы поддержать жизнь, следовало обладать немалыми средствами.
Здесь смешались самые разные моды. Дамы с прелестным бюстом были в платьях, декольтированных еп со еиг — «под сердце»; обладательницы красивой шеи, но плоской груди — с «круглым» декольте; а те, кого природа наградила отличной спиной, предпочитали корсаж с мысообраэным вырезом сзади и спереди. Белое, голубое, светло-коричневое…
Впечатляли одеяния с разрезом от бедра, в котором мелькало трико телесного цвета. Царили и новомодные блузки с так называемым «верхним просветом». Через эту прозрачную вставку виднелась стягивающая лифчик пестрая шелковая лента, так же призывно просвечивали кокетливые кружева тонкой нижней батистовой рубашки.
Орловский, поправив очки, которые вынужден был носить после контузий на русско-японской войне и покушения при расследовании, покосился на угловой столик, где загулявшего советского начальника во френче обнимал жирный франт в смокинге. Напротив их набеленная, с ярко накрашенными губами дама курила папиросу, жеманно пуская дым «товарищу» в лицо. С другой стороны от него сидел юркий человечек с бумагами в руках, видимо, уже приготовленными на подпись.
Здесь Орловский, на которого работали в Петрограде десятки агентов, проникшие во многие советские учреждения, встречался со своими основными разведчиками. Он поднялся в бельэтаж в обычно резервируемый для него кабинет, удобный на случай опасности ближним выходом через кухню на улицу. Едва опустился на плюшевый диванчик перед столом, как в арке, у входа, тотчас вырос немолодой официант по имени Яша.
Когда-то подавальщик в приличных заведениях обязан был носить фрак или смокинг, на худой конец — белые рубаху и брюки. По нынешним же временам Яшка обслуживал в темном пиджачке поверх алой косоворотки, но «салфет» у «трактирного монаха» со старорежимной незыблемостью лежал на левом плече, как и положено при приеме заказа. В ожидании его Яша в лучших традициях, слегка согнувшись будто для поклона, серьезно смотрел широко расставленными глазами на морщинистом лице.
Улыбаясь, Орловский заметил:
— Пополамные расстегаи из стерляди и налимьих печенок не будем.
— Глядите-с, Бронислав Иванович. А может, котлеты из рябчиков с трюфелями? — не понял иронии официант.
У резидента дальней разведки небольшой Добровольческой армии, с кровопролитными боями пробивавшейся сейчас к Екатеринодару, постоянно не хватало средств на расходы по добыванию информации и уж тем более он не имел права на шикарные ужины для себя.
Орловский распорядился:
— Принеси пока пиво, да чтоб было настоящее.
— Как же-с, пиво не пиво, коли заячьей мочой не пахнет. Покорнейше вас благодарю да неоставле-ние во внимании! — Яшка помялся и предложил, указывая в зал: — Барышню позвать можно. Вот, извольте приглядеть сегодня — Надин, та, в шляпке с букетом. Солидная в себе, на содержанье жила, недавно гуляет и по любви-характеру ищет. Желаете, приглашу Таню Черную или Гуню, дородную девушку… А может, Анну Сергевну — худящую брюнетку?
— Это Анну Сергеевну кличут Брошкой? — спросил привыкший