— Я не знаю! — Билли, на этот раз решивший особенно не упрямиться (о Хищнике он был достаточно наслышан, чтобы воспринимать его угрозы всерьез), дернулся, пытаясь высвободиться, — Я понятия не имею! Ди-Ре не говорит со мной о таком, не докладывает!
Шон широко, остро и как-то особенно хищно улыбнулся. Сидящего перед ними на земле человека он не знал, о характере и наглости его осведомлен не был, однако, справедливо полагая, что любопытство не чуждо всем людям без исключения, считал свои выводы верными.
— Но у тебя пока есть уши, — промурлыкал он, вежливо поправляя воротник рубашки плененному бандиту, — И ты мог услышать что-нибудь интересное, а потом сделать выводы… Что Ди-Ре забыл в особняке Треса, зачем ему жить там?
Нож дернул головой, стискивая зубы. Отвечать Рэдзеро он по-прежнему не хотел и, учитывая, что интересы блондина вполне соответствовали интересам Молле, последний этим доволен тоже не был.
— Возьми нож, — негромко велел он Диктору, — Если наш маленький друг не ценит доброго к себе отношения — увы! Придется пролить немного его крови.
Билли откровенно затрясся. Об Альфе он, как уже было сказано, был наслышан достаточно, знал, каким образом этот Хищник однажды покинул тюрьму, и совсем не хотел испытывать на собственной шкуре, на что он может быть способен. Кроме того, он знал и Диктора, и помнил, что до Цыгана было много тех, из кого нужную информацию выбить ему все-таки удавалось.
Ждать, когда информацию начнут выбивать из него, Нож не хотел.
Шон демонстративно вздохнул и, выпустив его волосы, немного отстранился, озираясь в поисках ножа — удерживать чуть побитого мужчину он вполне доверял Арчибальду.
Последний же, широко улыбаясь, неожиданно тоже выпустил пленника и неспешно поднялся на ноги, окидывая его долгим взглядом.
— А ведь я могу перебить тебе позвоночник ударом ноги, — как бы между прочим заметил он и тотчас же горько вздохнул, — Жаль, ты пока нужен мне живой и не парализованный. Впрочем, у тебя ведь есть и другие кости? — вопрос сопроводил удар. Резкий удар по правой голени бандита, сопровождаемый неприятным хрустом перебитой кости — Арчи почти наступил на нее, но сделал это с такой силой, что последняя не выдержала.
Билли взвыл, откидываясь назад и цепляясь за горящую огнем ногу. От боли у него мутилось в глазах, в голове, весь мир вокруг сузился до страшных болевых ощущений и соображать уже ничего не получалось. Он был сильным, был жестоким и даже сам иногда ломал кости, но чтобы ногу сломали ему… такого прежде еще не случалось.
Молле недовольно прищелкнул языком и, легко присев на корточки рядом с кричащим от боли человеком, зажал ему рот рукой. Привлекать лишнего внимания Хищнику не хотелось.
— От тебя слишком много лишнего шума, — спокойно уведомил он и, обернувшись через плечо, осведомился, — Ты нашел нож?
— Нашел, но зачем? — Рэдзеро равнодушно пожал плечами, приближаясь вновь, — Ты, кажется, и без него неплохо справился. Хотя, конечно, можно начать отрезать ему пальцы по одному, если будет упрямиться и дальше…
Билли всхлипнул. Он не хотел, не хотел больше боли, он не хотел лишаться пальцев, не хотел умирать из-за прихоти жестокого патрона и по вине двух ненавистных ему ублюдков, он хотел жить! Хотел жить и быть здоровым и, понимая, что выбора ему не оставляют, впервые в жизни мысленно воззвал к небесам, умоляя их о защите.
Слова, единственные слова, что он слышал, помнил и знал, уже лились с его губ, ненадолго освобожденных от сильной руки Хищника.
— К хрустальной… чаше подошедший… — он фактически хрипел, говорить получалось с трудом, но слова звучали внятно, — Судьбу… увидит в ней вовек… И… и изменить ее… — он закашлялся, шмыгнул носом, продолжая держаться за сломанную ногу и, переведя кое-как дыхание, продолжил с новой силой и уверенностью:
— И изменить ее не сможет… никто —
Ни зверь, ни человек.
И только тот… кому судьбою из…
Из тьмы подняться суждено…
К ней подойдет, и не колеблясь…
Он… в чашу выплеснет… вино.
Хрипловатый шепот стих; стихотворение закончилось. Арчибальд, выслушавший его с великим вниманием, насмешливо приподнял указательным пальцем подбородок оратора.
— И что это значит?
Нож затряс головой, как старый паралитик. Ответ был ему неизвестен, и он опасался, что ему не поверят.
— Я… я не знаю, клянусь, Хищник, не знаю!.. Это все… все, что я слышал, клянусь…
— Он не знает, — голос Рэдзеро прозвучал довольно отстраненно: парень о чем-то размышлял, — Он дурак, скажем спасибо, что запомнил хоть что-то. Выруби его.
Альфа хмыкнул и, легко поднявшись с корточек, отступил в сторону. Пачкать руки ему больше не хотелось.
— Разбирайся сам. Если его вырублю я, то уже навеки.
Билли затрясся, в ужасе глядя на человека, могущего убить его, не моргнув и глазом, перевел взгляд на другого, не менее опасного… но увидел только кулак.
Шон Рэдзеро не любил терять время даром, и беседу предпочитал заканчивать резко.
5
Кев закусил губу и, бросив быстрый взгляд на небольшой частный домик, возле которого они припарковались, упрямо помотал головой.
— Я туда не пойду.
Кевин, сидящий за рулем своего старенького автомобиля, тяжело вздохнул и устало откинулся на спинку сидения. Переубедить брата он пытался на протяжении всего пути, приводил веские аргументы и даже, казалось, сумел добиться результата… а теперь вот все началось сначала.
— Кев… — парень пытался говорить как можно более спокойно и ровно, — Брат… Ну, скажи, неужели ты и в самом деле не хочешь увидеть папу и маму, неужели не хочешь обнять их?
— Хочу! — в голосе ответчика прозвучала такая горечь, что брат его, изумленный донельзя, повернулся к парню всем корпусом. Он, как уже было сказано, сидел за рулем машины, тогда как Кев расположился на пассажирском сидении рядом.
— Я не хочу разочаровать их, пойми ты это! — Трес резко выдохнул и, скрестив руки на груди, на несколько мгновений закрыл глаза, старательно уговаривая себя успокоиться, — Не хочу услышать… Даже не знаю, что именно, но я боюсь, Кевин, боюсь, что я не нужен им! Они… они же так хотели, чтобы я исчез тогда, столько сделали для этого…
— Прекрати! — Кевин, все-таки не выдержав, нахмурился и, не желая больше ждать, решительно покинул автомобиль. После чего обошел вокруг и, подойдя к двери со стороны пассажира, распахнул и ее, серьезно взирая на упрямого, как баран, парня.
— Родители