— Я верил, что моя сила позволит мне создать мир справедливости, — комментировал Повелитель, и в его голосе я слышал горькую иронию. — Какая наивность.
Следующее видение показало Лин Шуана уже зрелым мужчиной. Он стоял перед советом старейшин какого-то могущественного клана, высоко подняв голову.
— Мы не примем чужака в нашу секту, — говорил один из старейшин, седобородый старик с жёсткими чертами лица. — Тем более простолюдина, пусть даже с большим талантом.
— Тогда я докажу свою ценность, — ответил Лин Шуан. — Позвольте мне сразиться с вашими лучшими учениками. Если я проиграю, то уйду и никогда не вернусь. Если выиграю — вы примете меня!
Старейшины согласились, уверенные в своем превосходстве. Но один за другим их лучшие ученики падали перед Лин Шуаном. Он не использовал жестоких техник, никого не ранил серьёзно, просто демонстрировал абсолютное мастерство.
— Ценность человека определяется не его происхождением, а его делами, — сказал Лин Шуан, стоя над последним поверженным противником. — Этой истине я посвятил свою жизнь.
Старейшины скрепя сердце приняли его, но втайне завидовали его таланту и боялись его силы. Они ограничивали его доступ к высшим техникам, давали унизительные задания, пытались сломить его дух.
— Но на каждую их хитрость у меня был ответ, — продолжал голос Повелителя. — Я находил способы обойти запреты, читал запрещённые свитки, узнавал секреты, которые старейшины пытались скрыть даже от собственных учеников.
Я видел, как Лин Шуан проникал в скрытые хранилища секты, как он ночами изучал древние трактаты при свете крошечного фонаря, как тренировался в уединённых горных пещерах, совершенствуя техники, о которых другие только мечтали.
— Моё могущество росло, и вместе с ним росла зависть окружающих. Клан за кланом, секта за сектой — все они видели во мне угрозу. Все они пытались сдержать меня, ограничить, поставить на колени. И все они потерпели поражение.
В следующем видении Лин Шуан, уже в расцвете сил, противостоял объединённому совету девяти великих сект. Его обвиняли в краже секретных техник, в нарушении баланса сил, в неуважении к традициям. Он выслушивал обвинения спокойно, с полуулыбкой, которая выводила старейшин из себя.
— Вы не понимаете, — говорил он. — Мир меняется. Старые границы рушатся. Сила должна принадлежать тем, кто умеет ею пользоваться, а не тем, кто родился с правильной фамилией. Ортодоксальные секты в прошлом, миру нужен новый порядок!
Это было объявление войны — не прямыми словами, но всем своим существом он бросал вызов устоявшемуся порядку.
— Они объединились против меня, — голос Повелителя стал жёстче. — Все девять великих сект. Все могущественные кланы. Они отправили своих лучших убийц, свои элитные отряды. Они атаковали меня днём и ночью, не давая отдыха. Они не осмеливались сразиться со мной в честном поединке, поэтому выбрали путь тысячи порезов. Но это сделало меня лишь сильнее!
Я видел, как Лин Шуан сражался против бесчисленных врагов, как он раз за разом побеждал, но с каждой победой получал новые раны, как друзья, которым он доверял, предавали его, соблазнённые обещаниями власти или запуганные угрозами.
— И тогда я понял истину, — сказал Повелитель, и его голос звучал теперь как шелест опавших листьев. — В этом мире нет справедливости. Есть только сила. И те, кто её имеет, устанавливают правила. Если я хотел изменить мир, я должен был стать сильнее всех. Сильнее, чем кто-либо мог представить.
В видении Лин Шуан стоял на вершине голой горы под проливным дождём. Молнии били в землю вокруг него, но он оставался недвижим, погружённый в глубокую медитацию. Его Ци, прежде серебристая и чистая, начала меняться, темнеть, становиться плотнее. В ней появились прожилки абсолютной черноты — не просто темноты, а пустоты, отсутствия всего.
— В своих странствиях я нашёл древние письмена, рассказывающие о силе, существовавшей до формирования мира. О Изначальной Бездне — энергии абсолютной пустоты, противоположной жизненной силе. Овладеть ею — означало прикоснуться к самым основам мироздания.
Следующие видения показывали, как Лин Шуан менялся, погружаясь в изучение этой новой силы. Его мастерство росло, но вместе с ним росла и его отчуждённость от мира. Былая справедливость уступила место холодному расчёту. Он больше не защищал слабых — он просто уничтожал тех, кто стоял на его пути.
— Изначальная Бездна требовала платы, — пояснил Повелитель. — Человеческие эмоции, привязанности, сострадание — всё это становилось помехой для её истинного понимания. Я отбросил эти слабости одну за другой, как змея сбрасывает старую кожу.
Я видел, как Лин Шуан вернулся к тем, кто предал его, и его месть была ужасна. Целые кланы были стёрты из истории, великие секты обращены в руины. Земля дрожала от его гнева, небо темнело от его Ци, которая уже не была ни серебристой, ни чёрной — она стала пустотой, отсутствием всего, разрывом в ткани реальности. И все это сделал один-единственный практик, поглощенный собственным путем.
— Они называли меня монстром, демоном, сошедшим с небес, чтобы наказать мир, — голос Повелителя звучал теперь с ноткой удовлетворения. — Но я был всего лишь зеркалом, отражающим их собственную жестокость. Я стал тем, кем они меня сделали.
В новом видении Лин Шуан, теперь уже мало похожий на того наивного юношу из сада, сидел в огромном зале, высеченном в сердце горы. Стены были испещрены формулами и руническими надписями, светящимися в темноте таинственным светом. Перед ним лежали сотни свитков, заполненных его собственным почерком.
— Я разработал множество техник, стирающих границу между возможным и невозможным. Создал сотни формаций, способных изменять саму реальность. Но моим величайшим достижением стала техника бессмертия — или, точнее, воскрешения.
Он работал годами, десятилетиями, создавая технику, которая позволила бы его сознанию пережить физическую смерть. Техника, которая подготовила бы подходящий сосуд для его возрождения, тело, способное вместить всю мощь его Изначальной Бездны.
— Я назвал её «Рассвет Души Повелителя», — произнёс голос с явным удовольствием. — Поэтичное название для техники, призванной преодолеть смерть, не так ли?
В этот момент словно молния пронзила мой разум. Передо мной вспыхнули образы всего моего пути: каждое испытание, каждое задание, каждый прорыв. Я увидел знакомые символы техники «Безоблачного Неба», но теперь они казались насмешкой, жестокой шуткой судьбы.
— Безоблачное Небо… — прошептал я, ощущая, как кровь стынет в жилах. — Это и есть твоя техника воскрешения. А я лишь сосуд, который она готовит для