Йорк в прошлом неоднократно предпринимал безуспешные попытки взять на себя роль главного советника короля, на которую, как ему казалось, он имел право в силу своего происхождения и статуса первого вельможи королевства. Теперь, после победоносного йоркистского вторжения, он вспомнил о том, насколько кратковременны оказались его прежние триумфы, и уверился, что единственный способ установить прочное правление и утвердить собственную власть – это настоять на своем праве на престол, возродив таким образом давно забытое притязание Мортимеров.
К 1460 году англичане, много лет страдавшие от дурного правления Генриха VI, неспособного нести бремя власти, стали подвергать сомнению право Ланкастеров на трон и серьезно воспринимать притязания на престол Мортимеров, воплощенные в фигуре Йорка. Сложному вопросу династического права предстояло превратиться в предмет публичной дискуссии и тему для обсуждений и размышлений. В составленном с йоркистских позиций родословии, подготовленном с целью пропаганды и хранящемся ныне в Британской библиотеке, изображен Генрих IV, рассекающий мечом линию наследников Ричарда II, а показанный тут же некий ветхозаветный пророк предрекает, что на потомков Генриха обрушится отмщение. Подобные семена пропаганды в 1460 году упали на плодородную почву.
Йорк происходил от второго сына Эдуарда III через двух женщин, Филиппу Кларенс и Анну Мортимер, а это делало его наследником Эдуарда по закону. Генрих VI, происходивший по мужской линии от четвертого сына Эдуарда, был наследником по праву сильного пола. В наши дни вопрос о законности права на престол, несомненно, решился бы в пользу Йорка. Если бы, например, у нынешнего принца Уэльского была единственная дочь, а у его брата принца Эндрю – сын, то потомки дочери принца Чарльза унаследовали бы трон как потомки старшего сына королевы. В XV веке закон первородства не был строго, однозначно сформулирован. Лорд – главный судья Фортескью нарисовал гипотетический случай: «Предположим, что у короля есть дочь и есть брат; у дочери есть сын. Король умирает, не оставив сына. Кто унаследует королевство: дочь короля, ее сын или брат короля?» Фортескью сделал вывод, что на трон должен взойти брат короля, так как женщина ниже мужчины и обязана ему подчиняться. Он объявил, что женщине не пристало править или передавать свое притязание на престол потомкам. Адам превосходил Еву, ибо сумел научить ее таким нравственным добродетелям, как осторожность, смелость и умеренность, и мужчина для женщины – все равно что душа для тела. Впрочем, когда речь зашла о вопросе о том, кто должен возложить на себя корону Англии, Фортескью перестраховался и предложил передать этот вопрос на рассмотрение папы римского.
Йорка не интересовали тонкости законодательства. Ему уже надоело ждать. Его нерадивый и слабый кузен должен освободить место человеку, не только преисполнившемуся решимости восстановить достойное правление и избавить королевство от продажных советников, но и способному это сделать, то есть Ричарду Плантагенету.
Впрочем, Йорк, который не учел то обстоятельство, что до сих пор лишь немногие лорды на деле поддержали его даже в стремлении провести реформы, и сейчас не попытался обсудить свои планы ни с кем из своих последователей или союзников, а также не постарался заручиться достаточным содействием и помощью, необходимой для осуществления его замыслов. Он полагал, что, для того чтобы возложить на себя корону, ему довольно одного лишь законного права.
8 сентября 1460 года Йорк вернулся из Ирландии и высадился в Северном Уэльсе, возле Честера. Отсюда он двинулся на юг, к Ладлоу, а уже оттуда в Херефорд. После битвы при Нортгемптоне его герцогиню освободили из-под домашнего ареста в замке Бейнардс, где она пребывала с младшими детьми в ожидании возвращения супруга. Едва ступив на берег, Йорк послал Сесили письмо, прося ее как можно быстрее прибыть к нему в Херефорд, что она и сделала, отправившись в путь в паланкине с занавесями синего бархата, который влекли четыре пары чистокровных коней.
Йорк рассчитал все точно, приурочив свое возвращение в Лондон к сессии парламента, намеченной на начало октября. Он не пытался скрыть тот факт, что прибыл утвердить свое право на престол, и двинулся в столицу со всей возможной пышностью и торжественностью, словно уже был королем. В Абингдоне он призвал трубачей и повелел выдать им знамена с изображением английского королевского герба без бризур, дополнительных знаков младшей геральдической линии, то есть герба сюзерена. И так он вступил в Лондон.
Тем временем Сомерсет наконец оставил попытки отвоевать Кале у гарнизона Уорика и незадолго до описываемых событий был вынужден сдать замок Гин солдатам графа. В конце сентября он тоже возвратился в Англию и обосновался в замке Корф в Дорсете.
7 октября парламент собрался в Вестминстер-Холле. Король присутствовал на церемонии открытия, но затем удалился в дворцовые апартаменты королевы. На этой сессии парламента лорд Буршье был назначен лордом – верховным казначеем Англии, а брат Уорика, Джордж Невилл, епископ Эксетерский, – вознагражден постом канцлера за оказанную недавно йоркистам поддержку. В то время ему, хитроумному, высокообразованному и беспринципному, исполнилось двадцать семь лет, и епископские обязанности ему совершенно не подходили, так как он любил роскошь и политические интриги. Он оказывал щедрое покровительство ученым, переписывался со знаменитыми литераторами из других европейских стран и собрал впечатляющую коллекцию редких манускриптов. Шатлен описывает его как «человека величественного и красноречивого».
10-го числа Йорк въехал в Лондон во главе большой свиты, причем перед ним шествовали его трубачи с распущенными знаменами и меченосец с воздетым церемониальным мечом, и это зрелище чрезвычайно удивило всех, кто сделался его свидетелем. От прежней сдержанности и осторожности Йорка не осталось и следа. Его надменная и исполненная достоинства манера словно бы провозглашала всем, каковы его истинные намерения, и многие заметили, что отныне он вел себя «как пристало скорее королю, нежели герцогу». Аббат Уитхэмстед обвинил его во грехе гордыни.
Именно так он вступил в Вестминстер-Холл, где заседал парламент. Спешившись у дверей, по-прежнему сопровождаемый меченосцем, он медленно прошествовал сквозь собравшуюся толпу к возвышению в дальнем конце зала, на котором стоял пустой трон под церемониальным балдахином. Затем, поклонившись членам палаты лордов, он уверенно возложил длань на трон, символически обозначив свои притязания на власть. Пока он чередой этих жестов объявлял о своих целях, члены палаты лордов и палаты общин в равной мере «сбежались смотреть», потрясенные. Затем Йорк обернулся к ним, ожидая услышать приветственные крики. Вместо этого он был встречен неловким молчанием.
В замешательстве он отошел от трона, явно разгневанный. Тем не менее он бесстрашно провозгласил, что, «бросая вызов всем своим противникам, заявляет о своем праве на королевство Англия как