Войско Йорка, как было принято в ту пору, было поделено на три «полка», находившихся под началом его самого и его «полководцев», Солсбери и Уорика, причем последний командовал резервом, состоящим из пехотинцев. Вместе с Йорком на бой вышел его тринадцатилетний сын, Марч, впервые познающий вкус битвы и формально стоящий во главе маленького отряда испытанных воинов из Валлийской марки. Также вместе с Йорком выступал сэр Ричард Уэнлок, в прошлом камергер королевы, который переметнулся теперь в стан йоркистов и в течение нескольких лет будет их поддерживать.
Начало битвы было отсрочено на три часа, в течение которых Йорк делал все возможное, чтобы убедить короля выслушать его жалобы на дурное правление Сомерсета и других «изменников». Посланник Йорка, герольд герцога Норфолкского, начал переговоры, вступив в город у «заграждения» с северной оконечности Сент-Питерс-стрит, где его окликнули часовые. Герольд принес послание от Йорка, в котором тот предлагал королевскому войску на время переговоров отступить на ночь в Барнет или Хэтфилд.
Поскольку его армия уступала по численности силам противника, Генрих понимал, что в его интересах начать переговоры и заключить мирное соглашение, и потому послал Бэкингема, приходившегося зятем графу Солсбери, выяснить намерения Йорка. Йорк объявил ему, что он и его войско прибыли как «законопослушные и верные подданные короля» и желают лишь, чтобы король выдал «нам тех, кого мы обвиняем». Когда Бэкингем передал эти слова Генриху, тот, что было ему совершенно несвойственно, пришел в ярость. Подстрекаемый Сомерсетом, он отправил Бэкингема назад к Йорку с весьма недвусмысленно сформулированным посланием:
Я, король Гарри, повелеваю лицам всякого звания и состояния не упорствовать в их преступных намерениях, но немедленно удалиться из сих местностей и отнюдь не оказывать мне никакого противодействия в собственном моем королевстве, ибо я признаю изменником предерзостным и коварным всякого, кто осмелится возмущать против меня народ в собственном моем королевстве, причиняя мне через то великую скорбь и тревогу. Я клянусь христианской верой, Эдуардом Исповедником и короной Англии, что уничтожу их, всех до единого, и уготовлю тем из них, кто ослушается меня и будет взят с оружием в руках, казнь через повешение, вырывание внутренностей и четвертование для примера и устрашения всем подобным изменникам и предателям, дабы остереглись они впредь возмущать против меня народ мой и изменять клятве, данной мне, их королю и правителю. В заключение же объявляю, что не только не выдам мятежникам ни одного из лордов, что пребывают здесь сейчас со мною, но, напротив того, простру над ними покров свой и буду, не щадя живота своего, нынче защищать их в сей распре.
Йорк не добился своего отчасти из-за враждебности Бэкингема, делавшего все, чтобы ему предъявили обвинения перед советом в Лестере. В любом случае король не собирался предавать Сомерсета Йорку на расправу. Вместо этого он повелел водрузить на рыночной площади свой штандарт, облачился в латы и воссел на боевого коня, расположившись прямо под развевающимся стягом. Здесь он пробыл на протяжении всей битвы. Прежде чем началось сражение, он отдал приказы щадить только рядовых солдат-пехотинцев; лордов же, мелкопоместных дворян-джентри и йоменов полагалось предать смерти. Многие из королевских ратников все еще спешили на свои позиции, потому что успели отлучиться в город закусить и выпить, после того как Бэкингем уехал на переговоры с Йорком.
Йорк, узнав, что король отклонил все его требования, мрачно надел шлем и велел своему трубачу играть тревогу, предупреждая своих людей о близящемся начале битвы. Затем он обратился к своим войскам с речью, прибегнув ко множеству классических и библейских аллюзий, отождествив себя с Иоавом, а короля Генриха – с царем Давидом и провозгласив, что вместе они одолеют Сомерсета. Так между десятью часами утра и полуднем началась битва при Сент-Олбансе, первая битва войн Алой и Белой розы.
Йорк и Солсбери бросились в атаку с востока, ведя своих солдат по Сент-Питерс-стрит, Сопуэлл-стрит и другим улицам, выходящим на рыночную площадь, и приказывая своим людям штурмовать баррикады, в которые эти улицы упирались, однако лорд Клиффорд и другие командиры Ланкастеров «стойко обороняли укрепления» у каждого входа. По мере того все больше ланкастерских войск подоспевало на защиту баррикад, Йорка и Солсбери стали оттеснять. Услышав, что союзникам его грозит смертельная опасность, Уорик «собрал своих людей, построил в боевой порядок и яростно ворвался в город со стороны садов, между знаком Ключа и знаком Шахматной доски», как гласят записки Стоноров. Ворвавшись в город, он приказал трубить в трубы, и его солдаты откликнулись «громогласными возгласами: „Уорик! Да здравствует Уорик!“». Прикрываемый лучниками, поставленными в арьергарде, он продвинулся вперед, возглавил новое наступление на баррикады и заставил противника дрогнуть и отступить, поскольку тот не ожидал, что Уорик нападет на него с этой стороны.
Рыночная площадь быстро заполнилась схлестнувшимися в яростной схватке солдатами, и, по словам Бенета, «закипела ожесточенная битва». Когда сэр Роберт Огл повел свой отряд врукопашную, «раздался звон набата, и все бросились вооружаться», ибо многие в королевском войске «не успели облачиться в доспехи и взяться за оружие», не предполагая, что им придется вступить в бой столь скоро. Не прошло и получаса, как все было кончено. Когда солдаты Генриха, оповещенные звоном набата, раздающимся с часовой башни на рыночной площади, бросились на его защиту, люди Уорика принялись безжалостно прорубаться сквозь ланкастерские ряды, и вот уже, на глазах у потрясенного начавшейся резней Уитхэмстеда, «всю улицу усеяли мертвые тела». Королевское войско, «не вынеся вида крови», смешало строй, отступило, обратилось в паническое бегство и сбило и растоптало по пути королевский штандарт. Согласно запискам Стоноров, граф Уилтшир «и многие другие позорно бежали, трусливо бросив оружие»; как гласит «Хроника Грегори», Уилтшир «побоялся лишиться своей прославленной красоты». У многих сторонников короля отобрали коней и вооружение, королевский стяг подняли и прислонили к стене какого-то дома, а Генрих тем временем, под градом стрел, всеми покинутый, в одиночестве взирал на то, как бежит с поля боя его войско. Йоркисты выиграли битву.
Уорик нарочно наказывал своим лучникам целиться в тех, кто окружает