В пятницу, 28 мая 1445 года, королева выехала верхом из дворца Элтем в Блэкхит, где ее официально приветствовали лорд-мэр Лондона со своими олдерменами и шерифами, облаченные все без исключения в алые одеяния и сопровождаемые главами гильдий в синих кафтанах с расшитыми рукавами и красных головных уборах. После этого Глостер во главе свиты из четырехсот человек в составе пышной процессии отвез ее во дворец Плацентия в Гринвиче.
На следующий день состоялось торжественное прибытие Маргариты в Лондон, куда она приплыла по реке на барке, высадившись в Саутварке и войдя в город по Лондонскому мосту, на котором были живые картины, представляли мир и изобилие. Далее она двинулась по улицам столицы, украшенным в ее честь множеством маргариток, под триумфальными арками, вдоль фонтанов, бьющих элем и вином. В нескольких местах кавалькада останавливалась, чтобы королева могла посмотреть миракли и живые картины, участники которых произносили стихи, сочиненные Лидгейтом. Хотя королева выглядела прелестно в платье из белого дамаста, с золотой короной на голове, отделанной жемчугом и драгоценными камнями, восседающая на колеснице, запряженной двумя белоснежными конями под чепраками из белого дамаста, находились и те, кто не испытывал при виде своей новой монархини особого восторга, поскольку сторонники Глостера уже успели посеять в народе недовольство отсутствием у Маргариты приданого. Другие же, напротив, радостно ее приветствовали, а к шляпам и капюшонам прикололи маргаритки.
В воскресенье, 30 мая, Маргарита была коронована в Вестминстерском аббатстве архиепископом Стаффордом. За церемонией последовал великолепный пир, устроенный в Вестминстер-Холле, и рыцарский турнир, длившийся три дня.
Теперь парламент выделил королеве «вдовью долю» – земельные владения, приносившие прибыль 2 тысячи фунтов в год, и ежегодную ренту в размере 4666 фунтов 13 шиллингов 4 пенсов (4666,67 фунта), то есть ровно такую же, что получила в свое время Екатерина Валуа. Эти деньги должны были поступать из доходов герцогства Ланкастерского и герцогства Корнуолльского, таможенных пошлин и казначейства.
2 июня Саффолк объявил парламенту, что вскоре прибудет французское посольство, дабы обсудить постоянный мир, который должен прийти на смену перемирию, завершающемуся в апреле 1446 года. Разумеется, у предстоящих переговоров существовала и тайная повестка, о которой парламент ничего не знал, и когда посольство прибыло 13 июля, то предсказуемо потребовало, чтобы Генрих VI незамедлительно передал королю Рене Мэн и Анжу, как полагалось по условиям Турского договора. Теперь, когда Генрих вступил в брак с Маргаритой, французы ожидали, что он выполнит свою часть сделки. Генрих уклонялся от прямого ответа и медлил, даже когда посланники предъявили адресованные ему и королеве письма короля Карла, в которых тот убеждал его выполнить свое обещание и настаивал, что это был бы лучший способ достичь вечного мира. Генрих старался выиграть время, и единственной пользой, которую он извлек из этой встречи, было продление перемирия на три месяца, до июля 1446 года.
Тем временем Глостер, не скрываясь, высказывал свои антифранцузские взгляды, к немалому смущению короля, и, снова встретившись с послами 15 июля, Генрих отозвался о своем дяде презрительно, а Саффолк сообщил им, что король более не испытывает к Глостеру почтения. Таким образом Генрих публично отрекся от политики Глостера.
В конце лета 1445 года Генрих отозвал Йорка из Нормандии, поскольку пятилетний срок его пребывания в должности подходил к концу и король явно не собирался оставлять его в этом качестве на следующие пять лет. Враги Йорка не теряли времени даром: Ваврен говорит, что, несмотря на очевидные достоинства Йорка,
английских принцев и баронов охватила зависть, и не к кому-нибудь, а к герцогу, который в ту пору преуспевал, как никогда, снискивая звания и почести. Более того, процветание его невыносимо было видеть тем, кто не хранил, как полагается, верность королю и стране и не усердствовал должным образом ради их блага. Но особенно преисполнился зависти Сомерсет, который ненавидел герцога Йоркского и нашел средство причинить ему вред. Сомерсет пользовался расположением королевы. По совету Сомерсета и других лордов и баронов его свиты она убедила короля отозвать герцога Йоркского в Англию. Там его лишили всех полномочий и отстранили от правления Нормандией, что делал он весьма похвально и в течение долгого времени, и несмотря даже на то, что он достойно показал себя на протяжении всего английского завоевания Франции.
Какой именно оборот принимают события, Йорк понял еще раньше, когда на пост канцлера Нормандии был назначен сэр Томас Ху, состоявший в свите Саффолка и настроенный по отношению к Йорку враждебно.
Йорк вернулся в Англию осенью. Корона все еще не выплатила ему долг в 38 тысяч 677 фунтов; он был богат, но такие финансовые потери оказались разорительными даже для него, и задолженности лишь ожесточили его. Хуже того, теперь он узнал, что во Франции его сменит на посту Сомерсет, а подобное назначение равнялось пощечине для того, кто не только исполнял свои обязанности ответственно, деятельно и успешно, но и хотел бы остаться в должности на второй срок. Кроме того, это назначение грозило катастрофой с военной точки зрения, так как Сомерсет, в отличие от Йорка, не обладал нужным опытом командования.
Йорк полагал, что добился бы большего в Нормандии, если бы получил должную поддержку от английского правительства, хотя его военные победы во Франции пошли бы вразрез с интересами партии мира. По словам Ваврена, Сомерсет и Маргарита указали Генриху VI, что «Нормандия обходится ему слишком дорого из-за денежного довольствия, которое он выплачивает размещенным там солдатам», и даже посоветовали ему «вернуть это герцогство французам, дабы избежать таких трат». Генрих был еще не готов уступить столь много, но, разумеется, не хотел, чтобы Йорк обрел популярность.
Будучи незаслуженно обиженным, Йорк тем не менее почти не встретил сочувствия или поддержки в Англии. Большинство придворных открыто одобряли королевскую мирную политику и предпочитали не солидаризироваться с человеком, который, вслед за Глостером, выступил за более агрессивный курс во внешней политике. Снова оставшись в одиночестве, Йорк прибегнул к помощи узкого круга верных друзей, из тех, кто достойно служил под его началом в Нормандии и кто сейчас негодовал на то, что с ним столь пренебрежительно обходятся король и совет, которым надлежало бы его благодарить.
Но худшее ожидало его впереди. В парламенте епископ Молинс обвинил Йорка в дурном правлении и преступном расходовании денег, якобы совершенном им в Нормандии. Придворная партия стремилась удалить