Манчини замечал, что, «хотя он не пытался завладеть чужим имуществом, [Эдуард] так жаждал денег, что, преследуя эту цель, приобрел славу человека алчного и жадного. Он неизменно уверял своих не всегда добровольных жертвователей, что деньги требуются ему для нужд государства, либо истинных, либо мнимых, но имеющих хотя бы видимость истинности, и при этом не столько вымогал у них средства, сколько, казалось, умолял о финансовой помощи». Впрочем, между 1461 и 1463 годом политическая ситуация складывалась таким образом, что он был вынужден требовать средств у своих подданных, и это, естественно, не внушило им особой любви к монарху.
Наряду с королем величайшим героем Англии слыл Ричард Невилл, граф Уорик, опора и главный союзник Эдуарда. Уорик буквально контролировал правительство первые три года нового царствования, вознесенный к высотам власти волной публичной популярности и всячески эту популярность эксплуатировавший. В народе он пользовался такой любовью, что, по словам некоего агента французского короля, когда бы он ни появился на людях, в сопровождении своей обычной свиты из шестисот ливрейных служителей, толпы сбегались к нему с приветственными криками: «Уорик! Уорик!» «Народу представляется, будто Господь снизошел с небес». Никто – и в особенности сам граф – не сомневался, что король обязан восшествием на трон именно ему. В Европе открыто говорили, что Эдуард правил «по произволению графа Уорика», а шотландцы видели в Уорике «главу королевства». Уорик и король были не только связаны узами родства, дружбы, взаимной симпатии и долгом благодарности, но и взаимной выгодой, которую извлекали из своих приятельских отношений: Уорик оказывал королю услуги, далеко не всегда руководствуясь альтруистическими мотивами, а король нуждался в его поддержке. В верности многих вельмож, внешне подобострастных приверженцев нового режима, Эдуард поневоле сомневался, ведь на деле они относились к новой власти без энтузиазма, а то и вовсе вели себя как прагматичные циники. Напротив, Уорик показал себя верным другом Эдуарда и его отца и в радости, и в горести, а в свои тридцать два года был на тринадцать лет старше короля и значительно превосходил его политическим опытом. Поначалу ему было нетрудно упрочить свое положение, а пока он использовал свои немалые таланты и энергию, чтобы помочь Эдуарду удержаться на троне, Эдуард, естественно, не чувствовал обиды и негодования. Он назначил Уорика своим главным советником и позволил ему контролировать внешнюю политику, возложив на него всю ответственность за военную сферу и защиту королевства. Сейчас он еще не возражал, чтобы граф разделял с ним бремя правления, пока сам он наслаждается более легкомысленными радостями царствования.
«Мне кажется, в этом королевстве все вращается вокруг Уорика», – заметил миланский посланник, однако, хотя Эдуард IV во многих отношениях полагался на графа, он не позволял ему управлять собой. Это было очевидно далеко не всем, даже самому Уорику, который, естественно, преувеличивал свое влияние на короля, это было неясно и большинству иностранных наблюдателей, склонных чрезмерно высоко оценивать его роль. Один гражданин Кале писал королю Франции: «Они говорили мне, что у них в Англии всего два правителя: месье де Уорик и еще один, чье имя я запамятовал». Как замечал Коммин, графа «можно величать едва ли не отцом короля, ибо он сослужил королю ни с чем не сравнимую службу и дал ему ни с чем не сравнимое воспитание». Просперо ди Камулио уже предвидел раздор между королем и его кузеном, однако мало кто отличался такой проницательностью.
Современники считали Уорика «самым храбрым и самым отважным рыцарем из ныне живущих». «Воистину, рыцарству он, происходивший из рода славного, честного и добродетельного, служил путеводной звездой». Его доход в это время составлял 3 тысячи 900 фунтов в год, то есть намного превышал богатство любого другого вельможи. Главными его поместьями были замок Шерифф-Хаттон и замок Мидлем, где он содержал самую большую свиту той эпохи, состоящую из 20 тысяч приближенных. Кроме того, он владел роскошной резиденцией в Лондоне, где посетителей встречали щедрым гостеприимством. На публике он всегда появлялся в великолепных одеяниях, а его приветливые манеры и неизменная вежливость обыкновенно производили впечатление на всех, кто с ним сталкивался.
Однако, несмотря на все его богатство, у Уорика не было сына, который мог бы сделаться его преемником. В его блестящем браке родились только две дочери, Изабелла, которой к тому времени исполнилось десять, и Анна, которой сравнялось пять. Этим девочкам предстояло однажды унаследовать все огромное состояние Уорика, и потому они считались богатейшими наследницами Англии. Им надобно было найти высокородных мужей, и Уорик уже начинал подбирать потенциальных кандидатов.
Уорик приложил немало усилий, чтобы восстановить авторитет короны, однако, хотя сам он не лелеял тайных замыслов взойти на престол, он жаждал власти и отчаянно нуждался в ней. Он считал себя не просто представителем аристократии, но человеком совершенно исключительным, самой судьбой назначенным властвовать в силу своих дарований и талантов. Однако его более интересовало самовозвеличивание и дилетантское занятие международной политикой, чем реформирование правительства у себя дома, в Англии, или королевские финансы, притом что эти сферы король полагал жизненно важными. Главной целью Уорика было превратить семейство Невилл в самую могущественную силу в стране и тем самым подчинить себе вельмож. Впрочем, не приходится удивляться, что его собратья-вельможи завидовали его власти и богатству и не спешили предложить ему дружбу и поддержку. Он уже успел оттолкнуть от себя сэра Уильяма Герберта своими честолюбивыми замыслами в Уэльсе и обрел еще нескольких врагов в лице других аристократов, в том числе лорда Одли и Хамфри Стаффорда. Однако он имел такое влияние на короля, что никто не осмеливался критиковать его.
Эдуард за многое испытывал благодарность к Уорику, однако он твердо решил, что в Англии будет только один правитель, а именно он сам. Как это его желание будет согласовываться с амбициозными планами Уорика, рано или поздно могло показать только время.
Одним из органов управления, нуждавшихся в реформе, был совет. Лорд – главный судья Фортескью описывал в ту пору, как надобно совет преобразовать. По его мнению, в этом августейшем органе отныне не должны преобладать «принцы крови и величайшие лорды страны, имеющие немало собственных дел, которые желали бы они представить на рассмотрение в совете, и потому уделяющие мало внимания делам короля». Вместо этого в будущем туда надлежало назначить двенадцать «лиц духовного и двенадцать светского звания, из числа самых мудрых и способных, каких только можно сыскать во всех частях страны». Иными словами, набирать членов совета предполагалось не из