Впрочем, в этом бою был убит лорд Клиффорд. Когда йоркисты переправились через Эйр в Каслфорде, Фоконберг первым переплыл реку и ступил на землю во главе авангарда. Клиффорд попытался заманить его в ловушку на противоположном берегу, и на болотах Бразертона разгорелась жаркая битва. Клиффорд сражался с героическим мужеством, однако, поняв, что его люди окружены и не справятся с врагом, отдал приказ отступать через долину Динтингдейл и деревушку Сэкстон; к тому времени он столь изнемог от усталости, что неосмотрительно снял с себя латный воротник, и, когда он скакал с поля боя, в незащищенную шею ему вонзилась стрела без наконечника, и он умер в страшных мучениях. Эдуард не забыл и не простил Клиффорду жестокое убийство своего брата Рэтленда после битвы при Уэйкфилде и, вероятно, с удовлетворением решил, что теперь брат его отмщен.
На ночлег король Эдуард остановился в замке Понтефракт. На рассвете 29 марта, в Вербное воскресенье, оба войска проснулись и обнаружили, что вокруг бушует снежная буря. Вскоре после этого йоркисты двинулись на север и в одиннадцать часов утра стали лагерем на холме к югу от деревушки Сэкстон, в десяти милях от Йорка, спиной к этому селению. Когда Эдуард выстроил людей в боевой порядок, их ряды протянулись на целую милю вдоль гребня холма. Одновременно выдвинулись на север из Тэдкастера по дороге, ведущей из Лондона, через Статтон и Коксфорд Ланкастеры; они заняли позицию в полумиле к северу от йоркистов на возвышенности, в ста футах над лугом и деревней Таутон, в шести милях севернее Феррибриджа. Внизу, у них под ногами, начинался покатый склон, сбегающий в долину.
Войска теперь стояли друг против друга, разделяемые участком земли, который вскоре будет наречен Кровавым лугом, и полем, до сих пор именуемым Норт-Эйкерс, Северными угодьями. С точки зрения наступательной стратегии ланкастерское войско занимало господствующую высоту и как будто выигрышную позицию. В тылу йоркистов располагалась дорога на Лондон, а за нею – река Эйр: йоркистов легко было победить, оттеснив к этой дороге, и окружить, прижав к реке или даже загнав в ее воды. Однако, если бы йоркисты одержали верх, ланкастерские солдаты оказались бы в чрезвычайно уязвимом положении. Справа от них, в дальнем конце луга, проходил овраг, вдоль которого протекала река, называемая Кок-Бек, Петушиный ручей, и разлившаяся сейчас из-за сильных дождей и снегопадов. Слева от них, немного в стороне, ближе к Сэлби и Кейвуду, пролегала дорога на Тэдкастер и река Уорф, тоже вышедшая из берегов. Единственным путем к бегству оставался для ланкастерских войск в случае разгрома Тэдкастерский мост через реку Уорф.
«Прискорбная битва при Таутоне», самая крупная, самая долгая и одна из самых важных в ходе войн Алой и Белой розы, произошла в Вербное воскресенье, в разгар снежной бури, длившейся весь день. Бой начался, как только оба войска заняли позиции. Как это ни печально, хронисты сообщают о применявшихся тогда тактике и стратегии чрезвычайно неточные сведения, и единственным, кто оставил детальный, хотя и неподтвержденный, рассказ о ней, был Ваврен. Эдуард привез с собой большое количество пушек, но нет никаких свидетельств, что из них стреляли по врагу, возможно, по причине ужасных погодных условий.
Сначала ланкастерские части пребывали в невыигрышном положении, поскольку ветер дул им в лицо и они не могли как следует разглядеть врага или правильно оценить расстояния. Их стрелы залп за залпом либо перелетали вражеские позиции, либо не долетали до них, а единственным звуком, достигавшим их слуха сквозь вихри метели, был издевательский смех лучников Фоконберга, сопровождавшийся смертельным градом стрел с утяжеленными древками, которые чинили опустошение и производили панику в рядах потрясенных ланкастерских солдат. Они не догадывались, что йоркисты подбирали с земли тысячи вражеских стрел и выпускали обратно, в их же владельцев, проворно отступая назад после каждого выстрела по команде Фоконберга, чтобы ускользнуть от очередного посланного наугад шквала не попадающих в цель ланкастерских стрел.
Вскоре ланкастерское войско осознало, что происходит и что оно несет ужасные потери, но при этом еще не продвинулось вперед и не добилось никакого успеха. Ему был отдан приказ сложить луки и стрелы и броситься в атаку по лугу. Йоркисты также сложили луки и стрелы и ринулись на врага, а Нортумберленд и Сомерсет двинулись вниз с холма во главе ланкастерского авангарда, по пути нанося немалый урон противнику и разгромив кавалерийский фланг Эдуарда, который люди Сомерсета изгнали с поля брани после погони.
За этим последовала одна из наиболее страшных и кровавых битв в английской истории: на два часа ланкастерские и йоркистские солдаты вступили в ожесточенную рукопашную схватку, под непрерывно летящим мокрым снегом и пронизывающим ветром. По приказу короля Эдуарда никому из пленников не давали пощады; не полагалось оставлять в живых даже рядовых пехотинцев. Эдуард, памятуя о судьбе отца и брата, преисполнился решимости отомстить. Сам он без устали отдавал приказы, оказывал помощь своим солдатам и вместе со своими людьми уносил с поля битвы раненых. Когда его солдаты дрогнули и заколебались, а дух их, кажется, упал, Эдуард спешился в гуще боя и, заново вселив в них уверенность в победе, выстроил их в боевой порядок, восклицая, что намерен в этот день выжить или умереть вместе с ними.
Уорик в разгар рукопашной сумел удержать свою позицию, хотя именно его людей особенно теснили противники. «В тот день в Таутоне произошла страшная бойня, – писал Ваврен, – и долгое время никто не мог понять, кто же побеждает, столь яростным выдалось это сражение». Столь многие погибли, что снег окрасился кровью, однако на протяжении всего боя убитых, раненых или падающих с ног от усталости заменяли резервные части; многие из обессилевших не могли подняться и были затоптаны теми, кто пришел занять их место.
Время приближалось к вечеру, но не было заметно никаких признаков, что битва утихает, и каждый фут земли, завоеванный одной стороной, в отчаянной борьбе вновь отбивала другая; тысячи погибли, и самый воздух трепетал от пронзительных криков раненых и умирающих. Кто же одерживает верх, оставалось неясным до наступления сумерек, когда наконец