— У вас есть враги, Волков? — внезапно спросила она.
Молчу, взвешивая варианты ответа. Признаться, что находился в конфликте с Ковалёвым? Но подобное может обернуться против меня — следователь решит, что я выдумываю историю, чтобы переложить вину. С другой стороны, если у них уже есть свидетельства о нашей вражде, моё отрицание будет выглядеть подозрительно.
— Если вы спрашиваете о ком-то, кто мог бы желать мне настоящего зла, — начинаю осторожно. — То таких не знаю. Конечно, в академии есть курсанты, с которыми у меня натянутые отношения. Но от конфликтов на учёбе до поджога всё-таки дистанция огромного размера.
— А конкретнее? — её карий глаз потеплел, прямо подбадривая на откровенность.
— Игнат Ковалёв, — всё же решаю назвать имя. — Мы с ним давно не ладим. Но повторюсь — это обычные студенческие трения, ничего серьёзного.
— Дуэль — это «ничего серьёзного»? — Елагина показала, что ей известно всё. Собственно, как я и предположил.
— Обычное дело в боевых академиях, — и пожимаю плечами. — Это же не повод для… такого. Или вы думаете, это его рук дело?
— Что я думаю, вас не касается, — холодно произнесла Елагина. — Кстати, раз мы вернулись к теме пожара, — она перевернула заполненную страницу блокнота и разгладила чистую. — Наши эксперты считают, что возгорание произошло из-за перегрева эфирного нагревателя. В следствии чего случилась перегрузка контура подогрева и произошла цепная реакция возгорания. По учёту такой прибор находился в подсобном помещении вашей лавки. Не забыли ли вы его выключить перед уходом, курсант Волков?
Никаких обвинений не было в её тоне, только профессиональный интерес, но благодаря этой информации я абсолютно трезво понял, вот она — главная подстава от Ковалёва. Видимо, его люди позаботились о том, чтобы следы указывали именно на оплошность Сашки Волкова.
— Я никогда не оставляю включённым нагреватель, — отвечаю уверенно. — У нас с бабушкой строгое правило — всегда проверять эфирные приборы перед уходом.
Елагина кивнула и закрыла блокнот:
— Что ж, курсант Волков, ваша история интересна. Мы проверим все детали, тщательно разумеется. — она поднялась, давая понять, что допрос окончен. — Пока что мы не предъявляем вам никаких обвинений. Но убедительно прошу не покидать город до окончания расследования.
— Разумеется, — я также встал. — Могу я навестить бабушку?
— Конечно. Она же находится в пределах Петербурга, — в голосе следователя промелькнула искренняя человечность. — И ещё, Волков… Будьте осторожны. Если кто-то желает вам зла, а такая версия тоже рассматривается, то вы всё ещё можете быть в опасности.
— Благодарю. И учту, — киваю ей, после чего выхожу из коморки, чувствуя на спине пристальный взгляд разноцветных глаз.
И вот, только собирался покинуть отдел, как грубый окрик остановил на полпути к выходу:
— Стоять! Стража, остановите его!
Двое сотрудников преградили мне путь, руки легли на эфирные дубинки. В коридоре показалась массивная ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТУМБОЧКА! ФРИКАДЕЛИНА! Реально, за две жизни не встречал таких жиробасин! Обрюзгший толстяк с жёлтым от неправильного питания рыльцем и маленькими, глубоко посаженными глазками, горящими гневом. Ему было плевать на раннее утро, уже жевал внушительный такой бутербродище с явно чем-то жирным, оставлявшим масляные пятна на его форменном мундире. На погонах тускло поблёскивала звезда майора.
— В камеру его! — рявкнул толстяк, забрызгивая слюной ближайшего стражника. — И Елагину ко мне! Немедленно!
Стража не стала церемониться — двое крепких сотрудников схватили меня под руки и потащили в обратном от выхода направлении, к лестнице, ведущей вниз, в подвальные помещения.
— Эй, полегче, — возмущаюсь от происходящего. Хоть внутренне и спокоен. — С чего такая спешка? Боитесь, что книжный ларёк в участке подожгу?
Один из стражников мрачно усмехнулся, но не ответил. Меня провели по узкому сырому коридору мимо решётчатых камер по обеим сторонам. Большинство из них пустовали, в нескольких сидели местный сбор городских отбросов: пьяницы, карманники, дебоширы.
Лязгнул замок, решётка отъехала в сторону, и меня настойчиво втолкнули внутрь. Металлическая дверь с грохотом захлопнулась.
— Располагайтесь, Волков, — проворчал стражник. — И никаких фокусов.
Они сразу же ушли.
Как быстро всё меняется в этом мире. Ну, ничего. Даже в таком положении, я всё ещё контролирую свою судьбу.
От нечего делать осматриваю временную обитель — стандартная камера на двоих с парой шконок, приржавевшим умывальником в углу и ведром для нужд, прикрытым тряпкой. В соседней камере, отделённой только решёткой, сидели двое — худой, измождённый мужик с блуждающим взглядом и парень помоложе, с опухшим лицом, определённо после драки.
Чувствуется мне, это очередная игра мелкого ушлёпка. Как-то упомянул Игнатушка, что весь районный отдел стражи под контролем его папашки. Иначе объяснить своё заключение не выходит.
По привычке оцениваю прочность решётки, расположение коридорных ламп, расстановку стражи. Дежурный, сидевший за столом в конце коридора, листал книгу, изредка поднимая взгляд, чтобы проверить камеры.
В голове уже есть два-три варианта побега, если ситуация действительно прижмёт к стенке. Прутья решётки старые, металл устал от времени и сырости. Замок примитивный, открывается обычным ключом, висящим у дежурного на поясе. Окон нет, но вентиляционная отдушина достаточно широкая, чтобы в неё мог протиснуться человек моей комплекции.
Но пока не буду форсировать события. Спешить некуда. Так что ложусь на койку, кладу руки под голову и закрываю глаза.
Что может случиться худшего? Наказания за поджог мне известны, но сначала придётся доказать мою вину. А для этого нужны улики, свидетели, мотив… Пусть у Ковалёва что-то заготовлено, но насколько тщательно?
Если же он попытается использовать стражу порядка, чтобы устранить меня физически, то только подпишет себе приговор. Даже в этом коррумпированном мире существуют процедуры и протоколы. Прикончить задержанного в камере — слишком очевидный ход, слишком много вопросов потом.
Так что выберусь отсюда — рано или поздно. И тогда не только Игнатушке, но и всему его роду придёт конец. Без шуток. Я тот ещё злопамятный тип.
* * *
Кабинет майора Грушина был точным отражением своего хозяина — безвкусное помещение с претензией на солидность. Дубовый стол, слишком большой для комнаты, парадный портрет Императора в пышной раме, дешёвая хрустальная люстра, криво висящая на потолке. На стенах развешаны грамоты, многие из которых были получены за выслугу лет, а не за реальные заслуги.
Ксения Елагина стояла посреди этого «великолепия», сохраняя идеальную выправку. Разноцветные глаза смотрели прямо перед собой, будто ей не хотелось задерживать взгляд на хозяине кабинета