Воронцов же продолжил:
— Похвально. Очень похвально. Второй ранг адепта в твоём возрасте — серьёзное достижение. — Он помолчал, и улыбка чуть померкла. — Но. Этого всё же недостаточно, если ты действительно хочешь достичь настоящих вершин боевых искусств. Путь практика долог и тернист. Помни это.
Евдокия покраснела, потупив взгляд. Подоспевшая служанка подала полотенце, которым она промокнула лоб. И произнесла уже серьёзней:
— Вы правы, учитель, как всегда. Вершины — пока слишком далеко от меня. Или же я от них. А потому… для начала выбрала себе цель попроще. Более достижимую.
— Более достижимую? Интересно, — Воронцов с любопытством приподнял бровь. — И какую же, если не секрет?
— Победить его! — глаза принцессы вспыхнули азартом. — «Ненормального Практика»! Волкова! Я докажу, что та ничья была случайностью! И одолею его в честном поединке!
Архимагистр молчал. Взгляд голубых старческих глаз стал серьёзным, даже печальным, что случалось крайне редко.
— Боюсь, Дуняша, в ближайшее время это будет невозможно.
Принцесса возмущённо вскинула голову, щеки вспыхнули уже не от смущения, а обиды.
— Невозможно⁈ Учитель! Неужели вы считаете, что я не способна дать ему конкурентный бой⁈
— Дело не в этом, — тот покачал головой. — Курсанта Волкова вчера судили. Военный трибунал признал его виновным в пособничестве беглому шпиону и отправил в батальон смертников «Чёрный Лебедь». На полгода.
Из рук Евдокии выпало полотенце. Она застыла, красивое девичье лицо побледнело. Взгляд, минуту назад полный надежд, потух.
— Как… как же так? — слетел шёпот с её уст. — За что? Но… — Она резко повернулась к Воронцову, в глазах показалось детское упрямство. — Я… я поговорю с папой! Император должен вмешаться! Это несправедливо! Он не должен умереть там! Не должен! Пока… пока я не выиграю его…
Воронцов мягко положил ладонь ей на плечо.
— Успокойся, дитя моё. Это невозможно. Дело касается государственной измены. Император не станет вмешиваться в такие дела без веских оснований. Даже мне… — он вздохнул, — не удалось существенно повлиять на ход процесса. Полгода в «Чёрном Лебеде» — уже смягчённый приговор, поверь.
Принцесса опустила голову, плечи поникли. Понимала, учитель прав. Против государственной машины не пойдёшь. Но смириться? Смириться было трудно. Однако в её глазах затлела новая искра, и прозвучал уверенный голос:
— Он вернётся. Он не такой, как все. Он выживет и вернётся.
Воронцов смотрел на неё долгим, странным взглядом. И, поняв нечто, загадочно улыбнулся.
— Кто знает, Дуняша, кто знает… — произнёс он тихо. — Боюсь, если он вернётся, всё обернётся совсем не так, как ты себе представляешь, принцесса. Совсем не так…
* * *
Особняк, окутанный плотным туманом, походил на склеп, забытый временем. Облупившаяся лепнина на фасаде. Тёмные окна со следами сырости. И всё же. Он всё ещё не растерял былого величия.
С тех пор, как его хозяйка едва не отправилась на тот свет, дом затаил дыхание, погрузившись в болезненную кому, что и его владелица. Так тихо. Так гнетуще. Лишь ветер завывал в старых трубах.
Но сегодня…
Входная дверь протяжно заскрипела, и вместе с порывом ледяного ветра внутрь прошли две фигуры.
Сергей, верный слуга, почтительно поддерживал под локоть Корнелию. Та шла медленно, скованно. Голова замотана бинтами, скрывая ужасные раны. Но даже сквозь повязку проступали желтые пятна сукровицы. Та половина лица, что осталась видимой, бледна, испещрёна тонкими порезами, что искажали её некогда привлекательные черты до неузнаваемости. Она почти не разговаривала с момента ранения. Регенерация работала слишком медленно. А, может, она и сама не спешила выздоравливать? Кто знает, что у неё на уме.
— Госпожа, пришли. Вы дома, — тихо произнёс Сергей. — Мы… мы приготовили для вас сюрприз. Небольшое утешение после всех неприятностей.
Корнелия остановилась. Целый глаз сфокусировался на лице слуги. На губах, тонких, обескровленных, проявилась слабая улыбка. Что страшнее оскала. Точь трещина на старой фарфоровой маске, за которой таилось нечто злое.
— Сюрприз? — прохрипела та. — Если ты вытащил меня из постели ради какой-нибудь очередной безделушки… я вспорю тебе брюхо. Тупым ножом. Очень медленно.
Сергей не вздрогнул. Давно привык к её угрозам, которые Корнелия, впрочем, иногда и исполняла.
— Нет, госпожа. Уверен, этот сюрприз вам точно понравится. Он ждёт вас в бальном зале.
И взглядом указал в темноту коридора, ведущего в восточное крыло.
— Я останусь здесь. Посторожу у дверей. Чтобы никто и ничто не помешало вашей долгожданной встрече.
Корнелия замерла. Тонкие пальцы судорожно вцепились в локоть Сергея:
— Встрече? Ты хочешь сказать… что… Он здесь?
Сергей кивнул.
— Было непросто, госпожа. Незаметно выкрасть наследника такого рода. Но ради вас — всё возможно. Ваш Игнатушка ждёт.
В этот миг что-то сломалось в Корнелии. Маска апатии треснула, и вырвалось чистое безумие, смешанное с восторгом. Её глаз расширился, засиял тем ещё нездоровым блеском. Улыбка стала широкой, жуткой.
— Игнатушка… — в её вздохе было столько страсти, столько долго сдерживаемого желания, что Сергею стало не по себе.
Она отпустила его локоть и, вдруг обретя невероятную, пугающую силу, бросилась по коридору, а затем прыжками вверх по главной лестнице.
— Платье! — донёсся её возбуждённый крик. — Моё платье! Он должен увидеть меня красивой!
Сергей остался внизу, в полумраке холла. И сглотнул. Вот же, жуть. Пусть и видел эту метаморфозу госпожи много раз, но всё также ссыкотно!
В спальне Корнелии полумрак. И запах застарелой крови, что не могли перебить ни дорогие духи, ни благовония. Она сорвала с себя больничную сорочку, не обращая внимания на боль от столь резких движений. Зеркало на стене отразило изувеченное тело. Правая сторона подобно изящной скульптуре. Произведению искусства. Гладкая, бледная кожа, изящные линии. Само совершенство. Левая — багрово-синюшный кошмар из рубцов, шрамов, ожогов, похожее на поле боя после артобстрела.
Но Корнелия…
Конечно, не видела уродства. Лишь сосуд, что носит её страсть, её любовь, её безумие. Она распахнула резные створки огромного гардероба. Пальцы заскользили по шёлку и бархату вечерних нарядов, пока не наткнулись на искомое.
Чёрные, тонкие, как паутина, чулки. Достала их. Губы, при этом, шептали что-то неразборчивое. Медленно, ритуально, она начала натягивать их на роскошные ноги. Плавно, завораживающе, точь танец жрицы перед жертвоприношением.
— Мой милый… мой нежный… Ты пришёл… Я знала… ты не мог не прийти… Мой Игнатушка…
Из самой глубины шкафа