Итак, гоголевский Вий – не зооморфное чудовище, не уродливая химера, а человек. Тяжёлый, неуклюжий, незрячий… Человек тяжеловесный. Человек неразумный. Homo brutus.
То, что явилось герою, зовётся его же именем! Хома Брут встретился с собственным «Я» в его тёмной, первобытной ипостаси. Со своим бессознательным, прорывающим обережной круг обыденных представлений.
И ещё одна подсказка читателю: «“Не гляди!” – шепнул какой-то внутренний голос философу». Внутренний голос – это здравый смысл, система запретов, оберегающая рассудок от чудесного и чудовищного. Но человек сомневающийся (Хома, то есть Фома – не намек ли, помимо прочего, на Фому Неверующего?[31]), человек, не просвещённый светом Истины (недаром Хома – только «философ», а не «богослов»), не может удержаться от соблазна познания, как не мог не вкусить запретный плод Адам, как не могли не оглянуться назад Орфей, выводящий из Аида Эвридику, и жена Лота… «Не вытерпел он и глянул».
Попытка всмотреться в глубины собственного подсознания оборачивается его встречным прорывом на уровень рассудка – в форме ужасных образов, с которыми ум неподготовленного человека не справляется и гибнет. «Бездыханный грянулся он на землю, и тут же вылетел дух из него от страха». Заметьте – в тексте нет ни слова о ранах и увечьях, нанесённых герою накинувшейся на него нечистью. Его никто не убивал – он умер сам по себе. Все случившееся произошло в нём самом, в его голове и сердце. Круг, мысленно начертанный Хомою, отделял его внутренний космос от его же внутреннего хаоса[32].
Не к такому ли пониманию человека дал ключ в наивной, на первый взгляд, повести-сказке Николай Васильевич Гоголь? И пометил этот ключик «странным» именем своего героя.
…Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг написали свои учёные книги уже в XX в.
Леденящие душу картины. Русский классик у истоков жанра хоррор
К числу именитых отечественных авторов, отдавших дань чудесному и ужасному, исследователями относятся А. С. Пушкин и Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонтов и А. А. Бестужев-Марлинский, Антоний Погорельский и В. Ф. Одоевский, О. М. Сомов и А. К. Толстой[33]. С этим перечнем трудно не согласиться. А вот младший их современник, Николай Алексеевич Некрасов, называется в этом ряду значительно реже. С таким положением дел соглашаться не стоит: он вправе рассчитывать на законное место у истоков означенного жанра. Причём благодаря не только своей прозе, ныне полузабытой.
Что касается «массовой» беллетристики, тут вопросов нет: к литературе ужасов отдельными эпизодами примыкает авантюрный роман-фельетон «Мёртвое озеро»[34]. Его Николай Алексеевич написал совместно со своей гражданской женой Авдотьей Яковлевной Панаевой и опубликовал в журнале «Современник» в 1851 г. с подписями «Н. Н. Станицкий и Н. А. Некрасов». Но поэзия?..
Приведу показательные фрагменты из двух безусловно хрестоматийных стихотворных произведений.
Железная дорога
(Отрывки)
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то всё косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
Чу! восклицанья послышались грозные!
Топот и скрежет зубов;
Тень набежала на стекла морозные…
Что там? Толпа мертвецов!
То обгоняют дорогу чугунную,
То сторонами бегут.
Слышишь ты пение?.. «В ночь эту лунную
Любо нам видеть свой труд! <…>
Братья! Вы наши плоды пожинаете!
Нам же в земле истлевать суждено…
Всё ли нас, бедных, добром поминаете
Или забыли давно?..»
Жутковатая картина, не правда ли? Сколько раз варьировался в кино подобный эпизод: мчащийся поезд – и толпа пустившихся вдогонку мертвецов!
Дав общий план, поэт (вполне «по-киношному» – за треть века до появления кинематографа) фокусирует внимание читателя на портрете одного из рабочих.
…Видишь, стоит, изможден лихорадкою,
Высокорослый больной белорус:
Губы бескровные, веки упавшие,
Язвы на тощих руках,
Вечно в воде по колено стоявшие
Ноги опухли; колтун в волосах;
Ямою грудь, что на заступ старательно
Изо дня в день налегала весь век…
Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно:
Трудно свой хлеб добывал человек!
Не разогнул свою спину горбатую
Он и теперь еще: тупо молчит
И механически ржавой лопатою
Мерзлую землю долбит![35]
Стихотворение написано в 1864 г. Через много лет создатели кинокартин с восстающими мертвецами именно так начнут изображать их: изъязвлённое тело, скрюченная поза, взлохмаченные волосы, однообразные отрывистые движения. Не зачитывались ли создатели таких фильмов Некрасовым? Шучу, разумеется, но в каждой шутке… Российский кинорежиссёр, сценарист и продюсер Тимур Бекмамбетов, успешно сотрудничающий с американской «фабрикой грёз», категоричен: «Вся творческая часть Голливуда – это внуки и правнуки выходцев из России. Я не преувеличиваю. И это не только братья Уорнеры, открывшие киностудию Warner Brothers, и Михаил Чехов, которых вспоминают чаще других…»[36] Конечно, Тимур Нурбахытович полемически сгущает краски. Да и не одним Голливудом живо киноискусство, включая «ужасные» картины. Например, впечатляющих успехов достигли на этом поприще японские и южно-корейские мастера. Есть ли у них российские корни, большой вопрос, но интерес к русской литературе, бесспорно, имеется. А русская литература стержневым своим корнем уходит в отечественный фольклор. Довольно жуткий, как, впрочем, и фольклор других народов, если знакомиться с ним в оригинальных записях, а не в адаптированных для детей переложениях.
Фольклорными мотивами, отзвуками дохристианских мифов – как славянских, так и античных – пронизана самая замечательная и самая загадочная поэма Н. А. Некрасова.
Мороз, Красный нос
(Отрывок)
XXX
Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит – хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели
И нет ли где голой земли?
Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?
Идет – по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.
Эти строки мы помним с раннего детства. Но всем ли памятно продолжение – песенный монолог «седого парня» Мороза, обращённый к вдовице Дарье?
Дорога везде чародею,
Чу! ближе подходит, седой.
И вдруг