И это портреты одного человека?! Да, именно так. Первый, зловещий, составили оценки прижизненных и посмертных оппонентов, наветы обвинителей и просто сплетни. Второй, благостный, – отзывы сочувствующих современников и пристрастных исследователей, создавших миф об опередившем своё время аристократе-антикрепостнике. (На деле политика боярина, крупного землевладельца Голицына укрепляла власть помещиков.) Где же истина? Как всегда, посредине?
Демонизация князя Василия – занятие малопродуктивное. Предъявленные ему обвинения в коррупции частью ложны, частью недоказуемы за давностью лет. Приписанные ему планы окатоличить Русь не стыкуются с его реальной политикой, упрочившей позиции Православия на Украине и в Белоруссии. Ничего не известно историкам о детях Голицына и Софьи (более того, их интимную связь некоторые исследователи подвергают сомнению). Что же касается его собственных притязаний на власть, а тем паче на корону… Он был потомок великого князя литовского Гедимина, чей род традиционно (хотя и безосновательно) возводился через полоцких князей к Рюрику. Симптоматичный факт: в Смутное время родич и полный тёзка нашего героя дважды претендовал на царский трон. Причём оба раза – в предусмотренном законом порядке. Если бы в конце XVII в., как в его начале, пресеклась царская династия, этот Василий Васильевич Голицын, как и тот, наверняка выставил бы свою кандидатуру. Иной путь к престолу был ему заказан.
Но и строгий ангельский лик тоже не подходит к его холёному, с хитринкой в глазах, лицу. Как политик он неизбежно шёл на компромиссы и уловки. Как профессиональный дипломат вступал в контакт с самыми различными людьми. В том числе с иезуитами, посредничество которых русские посланники использовали, в частности, в Китае. И, разумеется, с женщинами. И коль скоро ему для достижения своих целей, которые люди с подобными амбициями не отделяют от государственных интересов, понадобилось увлечься особой царской крови – вряд ли он колебался. Автор «Записок о Московии» французский эмиссар Фуа де ла Невилль, находившийся в России по поручению польского короля с августа по декабрь 1689 г. и лично встречавшийся с Голицыным, не сомневался в природе чувства князя: регентшу «он любил только ради своей выгоды»[146]. (Так или иначе, но подарки царевны он хранил до конца жизни.) А вот Софья, по мнению наблюдателей, была «страстно влюблена» в «братца Васенку», как ласково называла его в одном из писем.
Александр Тарасевич. Портрет Василия Васильевича Голицына. Гравюра на меди. 1689
После долгого затворничества в тереме 24-летняя царевна со всем пылом своей души отдалась красивому, умному, европейски образованному и обходительному мужчине, на сороковом году жизни опытному не только в приказных делах. Думается, и князем руководил поначалу не один голый расчёт. Софья не была красавицей, какой называл её позже Вольтер, знакомый лишь с портретами царевны. Но не была и безобразной, какой её пытались представить апологеты Петра (или просто ненавистники России). Она влекла свежестью молодости, неуёмной жизненной силой, ясным умом и образованностью; наконец, магией своего имени, которое придворные богословы прямо связывали с божественной Премудростью. (Располнела и подурнела царевна позже. На полях рукописи Невилля, видевшего Софью в 1689 г., сделана приписка: «…она ужасно толстая, у нее голова размером с горшок, волосы на лице, волчанка на ногах, и ей по меньшей мере 40 лет»[147]; на самом деле царевне было в ту пору 32 года. Есть предположение, что процитированное примечание принадлежит не автору «Записок…», а редактору их французского издания 1698 г., усилившему нелестную характеристику Софьи в угоду политической конъюнктуре[148].)
Итак, честолюбивый князь и боярин стал фаворитом властолюбивой царевны. Но перед нами необычный случай фавора: на вершину власти Софья Романова и Гедиминович Голицын взошли рука об руку.
О том, какого рода отношения связывали их, учёные по сей день спорят. Традиционно считается, что это была любовная связь. Меж тем российский историк А. П. Богданов расценивает эти отношения как сугубо деловые и заявляет, что легенда «о предосудительной близости между царевной и князем возникла много позже свержения Софьи и ссылки Голицына»[149]. Более осторожна английская исследовательница Линдси Хьюз, автор лучшей на сегодняшний день монографии о царевне Софье. Полностью приведя два сохранившихся письма, адресованных царевной князю, доктор Хьюз дипломатично заключает: «Поскольку в нашем распоряжении нет аналогичных писем, написанных в то время незамужними женщинами мужчинам, с которыми можно было бы сравнить шифрованные послания Софьи, читатель волен сам решать, можно ли считать их доказательством любовной связи между царевной и князем Голицыным»[150]. Что ж, последуем совету лондонского профессора. Вот некоторые выдержки из этих писем. Из первого послания: «Свет мой, братец Васенка, здравствуй, батюшка мой на многия лета… мне, свет мой, веры не имеется, што ты к нам возвратитца, тогда веры поиму, как увижю в объятиях своих тебя, света моего. А што, свет мой, пишешь, што бы я помолилась, будто я верна грешная пред Богом и недостойна, однакоже дерзаю, надеяся на его благоутробие, аще и грешная. Ей, всегда того прошю, штобы света моего в радости видеть…» Из второго: «Батюшка мой… радость моя, свет очей моих, мне веры не иметца, сердце мое, что тебя, свет мой, видеть. Велик бы мне день той был, когда ты, душа моя, ко мне будешь; если бы мне