- Мама... Мама... Я здесь.
- Воды... - услышал Ваня сквозь стон. Зачерпнул кружкой из ведра, стоявшего на табуретке у порога, поднёс к кровати:
- Пейте, мама... Пейте.
Глаз не открыла и потому, ища кружку, махала в воздухе худощавой рукой, на которой отчётливо вырезались две синие, натянутые как струны, жилы. Задержал материнскую руку. Подняла голову, пила, жадно припав к кружке. Вскоре захлебнулась, закашлялась, дёргалась на кровати, будто какая-то невидимая сила поднимала и бросала её.
- Мамочка... Мамка... - испуганно шептал Ваня. Кружка с водой вырвалась у него из рук и упала на пол. А он стоял и не мог отвести взгляда от матери, которая жалобно стонала, время от времени щёлкая зубами...
Лихорадка прекратилась, Ваня видел - мать успокоилась и будто снова уснула. Вернулся на свою скамейку под окном. Только уже не лёг, а задумчиво выглянул в окно, за которым едва-едва серел рассвет. Лекарство надо матери... Лекарство... Вдруг мелькнуло: почему не может поехать в Ужгород, чтобы купить для матери лекарства? Закрутил головой, будто отвечая себе: нет, страшно... Кто его знает, где тот Ужгород? А потом: боится, как маленький... Разве такой, как Юленька? Большой... Набирался храбрости и уже действительно представлял, что он взрослый, что всё ему под силу, как тому богатырю из волшебной сказки... Не только достать лекарство, горы может перевернуть... Да, да... - решил, он сам поедет в Ужгород и привезёт матери лекарства. Тогда она выздоровеет, а без них... Перед глазами снова мелькнул могильный холмик, под которым навеки осталась лежать его бабушка.
- Нет, - застонал вслух, вскакивая на ноги, - Мама будет жить... Будет жить...
Подняв над головой фонарь, смотрел в бледное, обескровленное материнское лицо. Всё в душе кричало: будет жить! Будет жить!.. Казалось, будто тысячи голосов со всех углов дома отзываются ему: будет жить... будет жить... Только лекарства надо... Лекарства... А они далеко, в Ужгороде... Сейчас же, не задерживаясь, побежит Ваня через горы... Начал собираться. Замотал портянками ноги, подвязал опанаки - сапоги в дороге не годятся, говорят люди, что в опанаках легче - на плечи полушубок и сумку, в которую упаковал краюху хлеба, кусок солонины, комочек соли... Рецепт и деньги сложил отдельно и спрятал в свой один-единственный карман в штанах. Юленьке к кровати подставил кувшин с молоком, чтобы было чем позавтракать.
В предрассветных сумерках, как тень, прошмыгнул Ваня на улицу. Ещё раз оглянулся на дом, на жестяного петуха, который одной ногой стоял на дымоходе и смотрел на тёмную тучу, которая как раз проплыла над домом и заслонила луну. Петух на дымоходе качнулся на ветру, заскрипел. Он словно подал сигнал тем, настоящим петухам, которые сразу начали обзываться то из верхнего, то из нижнего угла. И петухи, и собаки, которые вслед за этим громко залаяли на всей округе, казалось, пробудились от ночного сна и загудели специально для того, чтобы выпроводить Иванка в дальний путь... «Я скоро, мамочка, не задержусь...» - повторил мысленно Ваня и побежал вниз к ручью, который недалеко от окраины за густым лозняком вливается в реку.
Тропинка плелась под самым берегом. Река плескала, перламутром играла вода при лунном свете. На горизонте то возникали, то вдруг исчезали силуэты гор. Ване казалось, что скоро они заслонят ему дорогу. Но сколько он ни шёл вперёд, они, как бы ни теснились к реке, всё же давали ему дорогу. И всё время перед Иваном стелилась дорожка. Она то спускалась совсем к воде, то поднималась по грунту и опять спускалась вниз, пряталась между густых лозняков, выбегала на равнину длинная, как нить, которой нет ей края. Но ухватившись за один конец, Ване хотелось её скорее размотать, чтобы выйти на дорогу, которая где-то там впереди пересекает реку. Думал, что до рассвета дойдет, но взошло солнце, пригрело в спину - впереди один и тот же вид: синие горы, которые всё время теснятся к реке. Ноги притомились, и внутри засосало. Присел на камень, спустив к воде ноги, развязал сумку. Смотрел в воду и как в зеркале увидел мать. Будто она проснулась и позвала: «Иван...» Вскочил. Отдохнёт потом, когда придёт, а сейчас... Матери нужны лекарства.
Впереди что-то загрохотало, раз, два, как гром среди белого дня. Столб бледно-розового дыма рванул в небо, смешался с облаками. Ваня на мгновение остановился, прислушиваясь, а когда двинулся дальше, увидел: тропа кончилась, её перегородил обломок скалы, который откололся от горы и не докатился до воды. Остановился, с обрывистого берега взглянул в реку. Полная. Не такая, как в Загорье. Холодная и тёмная. Цепляясь за кусты, вскарабкался на гору. А когда оказался на вершине, снова услышал, как впереди что-то задвигалось и загудело. Словно какие-то шмели зажужжали над головой. В лицо ударило горячей струей. Упал, схватившись обеими руками за землю, потому что казалось, горячий воздух сдует его с вершины, как пылинку. Пахло едким дымом, от которого сразу заскрежетало в горле. Со временем всё стихло. Между кустами пролез вперёд и с удивлением увидел, что перед ним глубокая пропасть - гору словно кто срезал ножом. И сколько глазом ни кинь - нигде ни травинки, ни какого-то куста - везде серая пустыня. Будто она поглотила и траву, и лес, и всё вокруг. Только вдруг среди пустыни засуетились люди. Маленькие, как муравьишки. Догадался Ваня: каменоломня, откуда привозят люди в Загорье камень на хаты.
Вдали едва виднеется плес реки. Ему надо туда, к реке, чтобы не сбиться с дороги. Мелькнуло: может вернуться назад, чтобы обойти гору, но ведь она не одна, горы прижимаются друг к другу плотно, как стена. По крутому склону справа пополз вниз. Опанаки скользили по камню, как лыжи на снегу. Еле успевал цепляться руками за колючие побеги шиповника, который кустился между деревьями.
С разгона вскочил в кучу сухого хвороста, сложенного под горой. Куча сразу зашевелилась и расползлась. Фыркая и всё время чихая, как человек, нанюхавшийся табака, из кочки выскочил медведь. Ваня побледнел от страха, но встать на ноги не мог, не было сил. Широко раскрытыми глазами смотрел на зверя и ждал: вот-вот он подойдёт к нему, ударит лапой, заест, и никто не будет знать, куда он делся, а мама будет ждать лекарства... Медведь стал на задние лапы, выпрямился, повёл головой вокруг, будто хотел рассмотреть того, кто нарушил его покой... Почесался, зевнул и лениво пошагал в чащу.
Ваня отлежался, пока сердце у него не