Откуда у нее деньги – понятия не имею, возможно, ее папа тоже банкир, кто знает. В общем, она взяла поганую метлу и вымела половину сотрудников. Нам с Вадиком повезло, мы остались на своих местах: я напротив камеры, он – возле ящиков с инструментами.
Но новое начальство, именуемое Маргаритой Григорьевной, определенно не терпело конкуренции. Когда в радиусе пяти метров оказывался кто-то красивее ее (читай: я), у нее натурально дергался глаз.
Я решила, что меня чужие глаза не касаются и продолжила работать, расточая улыбки. В конце концов, я с восемнадцати лет главное лицо местного телевидения, кто на меня покусится? В плане не на меня, а на мое положение.
Маргарита-стервозина-Григорьевна кусала губы, ногти и все, что попадалось под руку, но молчала, понимая, что избавляться от меня – себе дороже. Я, можно сказать, успешный брэнд.
А потом Вадик вдруг стал задерживаться на работе. Я не придавала этому значения. Думала, Стервозина Григорьевна его там гоняет, а он боится место потерять. Она действительно гоняла, только не так, как я себе представляла. Точнее будет сказать, гонял ее он. И в хвост, и в гриву.
Я ни о чем не догадывалась, пока Вадик не заявился домой со словами, что мы должны расстаться. Вот тут и оказалось, что у них с Марго (какая пошлость – Марго!) настоящая любовь. На мой вопрос, что было у нас в течение двух лет, он только промямлил что-то невразумительное. Потом я бросила в него кофемашину, и стало ясно, что между нами все кончено.
Стерпеть позора я не могла и уволилась. Видеть торжествующие взгляды Стервозины Григорьевны и сочувствующие всех остальных мне не хотелось. А еще счастливого Вадика, глядящего влюбленными глазами не на меня.
В общем, я уволилась и решила страдать. Купила большую бутылку мартини и коробку мороженого, переоделась в спортивный костюм, а дальше как-то не задалось. Даже по улицам нормально было не пошататься – то и дело срывался ливень и приходилось бежать домой.
К тому же резко похолодало – октябрь вступал в свои права. В общем, страдала я так себе, не по канону. И от этого страдала еще больше. Что же выходит, я даже страдать не могу нормально?
В понедельник я приехала на такси к банку, офис располагался на втором этаже современного здания из стекла и бетона. Поправив волосы, собранные в идеальный пучок, поскакала на каблуках, чтобы не попасть в лужу. В лужу я не попала, но так распрыгалась, что не заметила подходящего к дверям человека.
– Дорогу! – закричала в прыжке, как рабочий на вокзале, мужчина обернулся, и через секунду я угодила в объятия не кого-нибудь, а самого Росцислава Ястржембского.
Глава 3
В первый момент я так обалдела, что просто уставилась на него широко раскрытыми глазами и не менее широко открытым ртом. Та еще картина русской красавицы, наверное.
Пан гений вздернул брови, явно недоумевая, чем вызвал подобную реакцию, это вообще-то я на него свалилась, и он должен был пугаться.
– Здрасьте, – пролепетала я наконец, он криво усмехнулся, выдал:
– Понятно, – и подняв меня за талию, как куколку фарфоровую, переставил в сторону. – Хорошего дня, – выжал из себя улыбку.
Именно выжал, столько же усилий приложил, как человек, когда мнет бедный фрукт, чтобы получить заветный сок. И скрылся за дверью-вертушкой. Я мысленно обратилась к вселенной, чтобы его пальто застряло в этом проходе, но вселенная была на стороне гения, как частенько, наверное, и случается.
– Между прочим, мир должна спасти красота, а не ум, – буркнула я куда-то наверх, ответом мне была морось, которую ветер сорвал с ближайшего дерева и бросил на голову. Ну зашибись.
Зато охранник на входе обрадовался мне как родной. Милый, толстый и добродушный, он раза три спросил, как я поживаю и еще два посетовал на погоду.
– Владимир Дмитрич у себя, – добавил в конце, я улыбнулась еще шире (мне-то не сложно, я же не гений), и направилась в чертоги офиса, то есть на второй этаж.
Здесь я бывала редко, если только нужно было срочно заглянуть к папуле, или когда мы договаривались пообедать, но он не успевал, и я ждала его, коротая время за чашкой кофе в приемной, а его секретарь Оксана носилась вокруг меня с видом великомученицы.
Она свято верила в то, что должна обхаживать меня, чтобы я не жаловалась папочке, хотя я жаловаться бы и не стала. Это не в обычаях Градовых, между прочим. Я ему даже на Вадика не жаловалась, просто скрыть такие глобальные изменения в моей жизни было бы затруднительно.
Однако сегодня Оксана встретила меня не с приветливой улыбкой, а ехидной. Видимо, знала о моем понижении, в плане, что из дочери банкира я переместилась в секретари. Ее взгляд так и говорил: вот, теперь и из тебя кровушки попьют… Ну и кофе, конечно.
– Владимир Дмитриевич вас ждет, Ева Владимировна, – выдала елейно. – Велел сразу заходить.
Стукнув в дверь и натянув дикторскую улыбку, я заглянула внутрь.
– Заходи, Ева, – широким жестом пригласил меня папа, пан гений бросил взгляд, вздернул бровь и озадаченно посмотрел на отца.
Пальто я оставила в приемной, оттого сиротливо топталась на пороге в узком черном платье до колена и пиджаке.
– Знакомьтесь, – папа кивнул мне, я приблизилась. – Это Ева Владимировна, она будет вашей помощницей.
– Я же говорил… – начал недовольный пан, но папа выставил вперед руку. Жест, с которым невозможно бороться.
– Она не будет вам докучать, Росцислав. Ева будет тише мышки, но это место для вас новое, а она здесь, как рыба в воде, если что поможет, подскажет. Кофе принести, документы и тому подобное. Считайте, что на время работы здесь Ева полностью ваша. Используйте, как хотите.
Прозвучало несколько двусмысленно, и папа это почувствовал. Ястржембский снова вздернул бровь, переводя на меня взгляд, а я сделала мину: даже не рассчитывай.
– Конечно, в рамках служебных отношений, – поспешно добавил папа, посмотрев на меня с извинением. Я оставила лицо непроницаемым – тоже годы долгих тренировок, между прочим.
Пан гений решил никак не реагировать на торжественное вручение ему меня, и папа рассудил, что вопрос улажен.
– Ева, – снова повернулся ко мне, – это Росцислав Сильвесторович Ястр…
– Ястржембский, я знаю, – выручила я папу, который чуть запнулся после первой трети фамилии, он благодарно мне улыбнулся.
Пан гений привычно молчал, глядя на нас. По-моему, про себя он уже поставил