Когда с едой было покончено, я подозвал архитектора к себе.
— Ну что, Василий Иванович, видишь, какой бардак ты тут оставил?
Он снова побледнел и сжался.
— Виноват, Ваше Величество… Обстоятельства… Финансы…
— Знаю я про обстоятельства, – махнул я рукой. – Разберемся скоро с ними. Теперь надо все это исправлять. Я тебе уже говорил – мне нужен новый план застройки Кремля. Не гигантский дворец, а властное гнездо. С удобными зданиями для министерств, Сената, архивов. С сохранением всех исторических памятников! Соборов, палат, стен. И чтобы красиво было, по-русски, а не по-итальянски. Послов не стыдно было принять, иностранных правителей. Понял?
Баженов смотрел, кивая, как заведенный.
— Понял, Ваше Величество… Но это… это огромный проект… Деньги!
— Знаю. Поэтому хватит в стороне отсиживаться. Присоединяйся к общей работе. Я жду первых эскизов. И еще. Знаешь Ваганьковский холм? Кто там владельцы участков?
Архитектор мотнул головой.
— Жилой дворец себе хочу. Прямо на вершине холма. Чтобы и вид на Кремль с его верха открывался чудесный, и чтоб его видели с реки как диковинку. Из белого камня. Примерно такой.
Я прутиком эскизно изобразил контуры известного в будущем на всю страну строения.
— Но это же…
— Классицизм, – подтвердил я его мысль. – Ты думал, я раб одного стиля? Не понимаю современной архитектуры? Ты ошибся. Мне нужен свой дом. Не по образцу Зимнего дворца в Петербурге. Что-то более современное, но в то же время величественное и одновременно для души. Место обязывает.
— Бывший Потешный холм? Где скоморохи и шуты народ веселили? – не удержался от шпильки Баженов.
— Сие давно уж в прошлом. Зато место красное. И намоленное. Справишься с моим заданием?
Архитектор глубоко вздохнул, потом решительно кивнул.
— Справлюсь, Ваше Величество. Постараюсь.
— Вот и славно. А пока – бери лопату и помогай людям мусор разгребать. Тоже полезно. Для вдохновения.
Баженов кажется, даже с некоторым облегчением пошел к куче мусора. А я оглядел площадь. Работа возобновилась с новой силой. Люди трудились с энтузиазмом, с огоньком. Кремль преображался на глазах. И я чувствовал: это только начало. Начало большой уборки. Начало строительства новой России. Здесь, в сердце Москвы, на очищенной от грязи земле, мы заложим первый камень в ее фундамент.
***
В последних числах июля по выгоревшей желтой степи, бескрайней, как синее море, поднимая густейшую пыль на большаках, ускоренным маршем двигался корпус Каменского. Догонял основные силы генерал-фельдмаршала Румянцева. Полки шли налегке и большей частью ночью – днем отсыпались, наскоро устроив подобие тентов и навесов. Поход вышел изнурительным, количество санитарных потерь – от солнечного удара до переломов голени из-за попадания ноги в нору суслика или сурка – росло не по дням, а по часам. Даже суворовская дивизия, начинала выдыхаться. Лучшие ходоки в задунайской армии! Что уж говорить про бывшую дивизию Каменского, временно переданную только-только повышенному в звании генерал-поручику Текели! Вся кавалерия – драгуны, гусары, пикинеры и казаки – давно уже поили лошадей в Днепре, а пехота все шагала и шагала, прокопченная солнцем до черноты, припыленная с головы до ног, без бани и порой на минимуме водяной нормы. Давно позабыли про песеников, про плясунов впереди колонны. Лишь близость запорожских порогов придавала нужный импульс, чтобы сделать еще один шаг. Потом еще один…
Неизвестно откуда родился слух, что на Днепре пехоту ждут баркасы, на которых ее поднимут по воде до шляха на Харьков. Можно будет и дух перевести, и постираться, и отмыться, и напиться вволю. В него поверили все от мала до велика – от пороху не нюховшего молодого рекрута лет тридцати до седоусого ротного писаря.
Хорошие слухи в армии – великая вещь! Хорошо помогает переставлять ноги на последних морально-волевых. Дошли!
Слух не подвел. Баркасы были. И была вода! Хоть залейся! Капралы и фурьеры под истошные крики подпрапорщиков с трудом удержали колонны от превращения в неорганизованную толпу, рвущуюся к речному урезу.
— У меня для вас плохие новости, Петр Абрамович! – “обрадовал” генерала Текели личный порученец Румянцева Николай Репнин.
Они были ныне равны в званиях, но у русского аристократа против серба имелось и старшинство, и родовитое происхождение, и “мохнатая лапа” в Петербурге. Текели, топорща завитые кверху усы, над которыми многие потешались, изобразил глубочайшее почтение, граничившее с насмешкой. Про Репнина говаривали в офицерских кругах: “удовольствие есть единственный мотив его поступков”. Наговаривали! Он на войне вел себя превыше всяческих похвал – взял без боя сам Измаил и город Килию, но вместо награды получил разнос. Ему завидовали открыто, яростно. Интриговали. Злословили. Текели в стороне не остался.
От Репнина не укрылась толика насмешки и бравады в поведении серба, но он и ухом не повел.
— Генерал-поручик Каменский вызван срочно в ставку гетмана Разумовского в Батурин. Вам надлежит временно принять на себя командирство над корпусом.
Текели чуть не подпрыгнул. Ничего себе плохие новости! Последующие слова коллеги остудили его пыл, подобно ушату ледяной воды.
— Приказано вверенные вашему попечению войска скомандировать на разрушение Запорожской Сечи – спокойнейшим образом, сколько возможно убегая пролития крови.
Генерал-поручик заскрежетал зубами. Мигом ему открылась гнуснейшая интрига. Его, серба, хотят замарать ликвидацией воинского сообщества, несколько веков, заставлявшего трепетать четыре государства! Пусть Сечь уже не та! Пусть недостойно отметилась преступлениями и связями с врагом. Про то, увы, всем известно. Но слава! Слава, которой покрыли себя бунчужные! Слава, которой овеян каждый кошевой атаман! Ее растоптать? Вольность казачью, сродни четницкой, растоптать?!
Репнин спокойно наблюдал за гримасами Текели.
— Я понимаю ваши чувства, генерал. А теперь послушайте меня. Казаки не просто крепко расшалились. Нападения на поселенцев, лишение их живота, пажити и свободы, кои генерал-фельдмаршал Румянцев назвал сумасбродствами и наглостями запорожцев, – это еще не все. Принятие у себя во время войны вражеского агента, француза Тотлебена, и отказ его выдать – это еще не все. Переход на сторону главного вора, Пугачева, большого отряда во главе с кошевым атаманом Калнышевским – это еще не все. Ведомо нам, задумано запорожцами составить из себя область, совершенно независимую, под собственным своим неистовым управлением. Это измена! Мазепины времена на дворе! Ныне, когда задунайская армия отправлена на Москву, оставить у себя в тылу столь враждебную русской державе силу?
— Но почему я?! – возопил генерал.
— А кто же еще? – усмехнулся Репнин. – Неужель вы подумали, что гнев потомков обратиться на сербов? Полните! Грех, так или иначе,